Марина Бонд - Иные

Три дня Беркутов провел, мучаясь во сне кровавыми отрывками прошлого, наяву – грызней совести. Потом начал трогаться умом. Как именно он это понял – сам не знал. В конце концов, так недалеко и до психушки, поэтому переключился – стал выполнять ряд нехитрых упражнений, изматывая свое тело физически, ибо на психическом уровне он давно издох. Еще через пять дней он слег. Скудная по содержанию витаминов пища, грязная техническая вода вкупе с изнурительными нагрузками и постоянным холодом и – вуаля! ОРВИ обеспечено! Температура под сорок и прочие прелести. Перевели в медицинский корпус, где провалялся в полузабытье весь остаток срока карцера. Так конечно лучше, но не намного: из лекарств банки да йодная сетка – вот и выживай, как хочешь.

Короче, «вышел» Беркутов еле живой. Одно радовало – скоро домой. От этой мысли, как обухом по голове – где его дом? Куда ему возвращаться? Кто его ждет? Так и замер с книжкой в руке по пути в библиотеку.

Очнулся, дошел, наконец. Народу – никого. Видно, схлынул бешеный ажиотаж. Девчонка сидела за столом и чего-то строчила. Неслышно приблизился, просунул книгу сквозь решетку и уронил на край стола и глухим хлопком. Та обернулась на звук и подняла на него распахнутые глаза, а потом и вся поднялась. Глядела на него, не мигая, и Захар утонул в этих бездонных глазищах, впервые всамделишно их рассмотрев. Огромные, серо-зеленые, видящие саму суть человека и оставляющие след на подкорке. Такие захочешь – не забудешь.

– Второй том? – прервала затянувшуюся паузу, кивком головы указав на книгу.

Он отрицательно качнул головой, не в силах прервать зрительный контакт. Вот ведь, без понта, повезло говнюку такую цацу отхватить! Скоро Зак много будет встречать глаз, подобных этим – живых, выразительных, свободных, и что? Так и будет отмалчиваться? По-хорошему, за несколько месяцев до освобождения с заключенными должны работать психологи, помогая тем адаптироваться к новому будущему и не оступиться. Да куда уж там!

Девчонка хмыкнула:

– Не осилил? – спросил язык, «я же говорила, не вывезешь, тупой урод» – говорили глаза. Захар кивнул, соглашаясь. Стоп. Так дело не пойдет! Хоть слово из себя да надо выдавить.

– Отсутствующих страниц, – прохрипел он, договаривая ее предположение, и развернулся уйти. Когда до нее дошел смысл сказанного, она бегло пролистала книгу, и впрямь не обнаружив там добрую половину. Как не заметила, когда выдавала?.. Торопилась да мысли сумбурные в голове роем толпились – застукал тогда их с Яном. Кстати, ведь не сдал! К тому же ее саму спас от рук мародера. Еще в мордобой в столовой полез, за Яна вступился. Похоже, здесь существует отдаленно-расплывчатое понятие о чести и слове. Глупо, конечно, сам в карцер угодил. Но… подкупающе…

– Беркутов! – окликнула его по фамилии, а больше-то все равно не знала как. Тот замедлил шаг. – Спасибо, – нерешительно протянула Инна ему в спину. И он ушел.

Согревая руки о бумажный стаканчик с кофе, трясясь в автобусе ночного рейса междугороднего следования и глядя на пустынные заснеженные поля, проплывающие за обледеневшим окном, Инна крепко задумалась об этом парне. Ян о нем ничего не шкворчал, хотя, он вообще не обзавелся «корешами» – сторонился всех, как и прежде. Почему тогда этот полез в драку? И явно на стороне Яна. На заискивающего подхалима, выкруживающего «дружбу» он не похож. Мастью не вышел для такого типа. Надоел общий корпус и решил отдохнуть от всех? С трудом верится. Да и выглядел после такого «отдыха», мягко говоря, пришибленно, что ли… Весь осунулся, как будто даже в росте уменьшился; коже серая, обезвоженная, вся в трещинах; под глазами не то, что синяки – черные колодцы бездны. А сами глаза – в них страшно смотреть! Это глаза старого изнеможденного… даже не человека, нет – пса! Или колдуна, который проклят бессмертием и пережил войны всех веков и народов, видел миллионы смертей, тысячи катастроф и никак не мог изменить ход истории в лучшую сторону, а просто был сторонним наблюдателем, который впитывал адские муки и горе. В глубине его глаз таилась вселенская усталость.

Короче говоря, жалко ей стало парня. Ведь наверняка не все, отбывающие здесь срок наказания жестокие рецидивисты. Есть и такие, как Ян, например…

Глава 5

Пять дней до свободы! Даже не верится. Казалось бы, светись от счастья, предвкушая несказанно желанную жизнь на воле. Только Захар не чувствовал приближения пьянящей свободы. Он не был похож на орла, что разминает свои крылья перед долгим полетом, выпущенным, наконец, из клетки. Скорее, наоборот: с каждым днем в нем все больше проявлялись настороженность, опасливость, даже испуг. Страх перед неизвестностью довлел над всеми остальными чувствами. Куда идти? Что делать? Как жить? Где работать? На эти, вроде бы, несложные вопросы, Зак не мог найти ответа. За долгий срок пребывания в заключении, Беркутов основательно адаптировался к местным порядкам и законам, стал более эмоционально закрытым, более самоизолированным, более социально отстраненным, и как следствие – менее приспособленным для жизни после освобождения. Он не представлял, как впишется в общество свободных людей, которые живут по правилам, от которых он давно отвык. Пятнадцать лет! Да за пять психика человека меняется кардинально! Ему девятнадцати не было, когда он попал на зону, совсем малец, жизни не распробовал, а через месяц ему стукнет тридцать четыре. Чувак треть жизни провел за решеткой! Это все равно, что лисенка вырастить в заповеднике и уже взрослого выпустить в дикую природу – он элементарно не сможет добыть себе пропитания и защититься от других хищников.

Все эти невеселые мысли тяжелым бременем давили на его плечи, затуманивали рассудок и придавали затравленность выражению глаз. У него был один единственный человек с воли, к которому он мог обратиться за помощью и который ожидал его у ворот колонии в условленный день и час.

Захару выдали его вещи, которые теперь стали тесны, документы, справку об освобождении и какие-то деньги. За стенами казенного дома его встретили седой февраль промозглым сильным ветром и беспросветно серое небо над головой. В центре унылого пейзажа стоял Глеб, привалившись спиной к машине, курил и внимательно разглядывал друга.

– Паршиво выглядишь, – заметил он вместо приветствия, щурясь от дыма и ветра, когда Захар приблизился к нему. Видно, специфическое медицинское обслуживание с карцером в придачу оставили на нем свои штрихи.

– Это я еще при марафете, – с ленцой ответил тот. Глеб протянул ему сигареты, его любимые. Зак глубоко, с удовольствием затянулся и выпустил струю дыма в бесконечность над головой. Курил не спеша, смакуя вкус и привыкая к тому, что стоит рядом с другом без давления камер и решеток со всех сторон. Глеб подошел и крепко обнял товарища, похлопав по спине: