Эль Шеминг - Дом полный чудовищ

– Я говорю это своей дочери, чтобы ей послужило уроком. Такой образ жизни – губителен. – сказал отец тоном пастора.

Я красноречиво посмотрела на женщин в нашей гостиной и улыбнулась этим курицам с намеком.

– А что вы делали в церкви? – спросила я, делая свой голос как можно невиннее.

– Я и не помню, нам так скучно было весь день и тот самый вечер, хотя днем, мы разрубили кошку на пополам, чтобы посмотреть что у нее внутри.

– Что? – мой голос остался таким же невинным, как только до меня дошел смысл фразы, у меня онемел мозг.

– Фетида ветеринар, мы решили сделать вскрытие. Только вот кошка оказалась какой то вонючей, этот запах стоял еще очень долго. – отца веселило это все. Он никогда не испытывал к животным особого трепета.

– Так нельзя. – сказала я тихо.

– Это всего лишь кошка, Астрит. В детстве я еще и не так веселился. – продолжил отец, обращаясь уже ко всем. – Мы в детстве крутили котятам хвосты так, чтоб них глаза с собственных глазниц вылетали и висели так, потом резко пугали их, а они принимались бежать и врезаться куда попало.

Все усмехнулись, кто то все таки сморщился, а я была близка к тошноте, мне было плохо, я чувствовала, как от головы отошла кровь, а голова в свою очередь начала тянуться вниз.

– А еще мы цепляли на шею кошкам веревки одним концом, а другим в лифт, и так у них отрывались головы. – "веселеньким" историям не было конца, поэтому я вышла из дома подышать, но на улице было также душно, поэтому я сидела долго и безрезультатно, мне не хотелось ни о чем думать, но в голову лезли мысли о том, что я действительно живу с маньяком в доме. Мой отец – моральный урод, которого таким вырастили. Но думая о бездне, бездна придет, и вся толпа из дома вышла на крыльцо покурить и уселась рядом со мной. Сейчас уже отец рассказывал о своих похождениях с тремя девушками, которые были не так давно. Моя тошнота так и не проходила от присутствия моего папаши, поэтому я зашла в дом, наткнувшись на маму, которая убирала с гостиной. Слабость от услышанного прошла и вслед за этим пришел гнев и безысходность.

– Папа там рассказывает как он недавно развлекался с тремя бабами, что же ты то не слушаешь со всеми? – я увидел всю боль от сказанного у мамы в глазах, но сейчас мне не было ее жалко. Это она обрекла нас жить с этим, захотела его она, а хлебать последствия нам обеим, хотя ей и доставалось больше. Но мне была позволительна некоторая эгоистичность, так что я гордо прошла мимо, оставив несчастную женщину одну с услышанным.

Но это высказывание не принесло мне радости на долго, запершись в своей комнате с книгой, я осознавала, как жестоко задела маму, поэтому вечером вышла, чтобы обнять ее. Я плохо извинялась, то есть я умею подобрать нужные слова, но становится настолько стыдно, что мне было трудно поднять глаза. Но мама поняла все и так, без слов. Так мы просидели пару минут, но отец успел это увидеть.

– Вы, две лесбиянки, ведите себя прилично. – сделал он нам замечание.

Мама тут же встала и ушла по делам. Мидос продолжал сверлить меня взглядом, ожидая моей реакции на эти слова.

– Мы всего лишь обнимались, как мать и дочь. – я понимала, что мне может влететь даже за эти слова, но его мысли были настолько омерзительными, что я попалась в ловушку.

– Слышь, простытьня малолетняя, если я говорю, что вы две лесбиянки, значит ты говоришь, что так больше не будете и все. – потребовал папаша. – Ты не делай вид, что ты умная, Астрит. Ты простая деревенская дура, при чем похуже многих будешь, выкини из головы свое превосходство.

Естественно, я не стала говорить что-либо на это, потупив глаза, я дождалась окончания тирады и ушла в свою комнату. Но через пятнадцать минут на отца напала блажь, и он решил извиниться за свои слова. Мы вышли в гостиную, остальные сидели на кухне и прислушивались к нашему разговору, как я поняла по стихшему галдежу.

– Я не должен был говорить такое. – сказал отец с мировым лицом. – Можете обниматься с матерью.

Он замолчал, повернувшись к стене, поэтому не сказав ни слова, я вышла на кухню, но как оказалось, он говорил что еще. И не увидев никого, повернувшись обратно, Мидос был ужасно оскорблен. Поэтому на кухню он влетел скорее с воплем, чем с конкретными словами. Он был взбешен настолько, что мужчины, те кто был там, держали его, Мидос же смотрел на меня, как на человека, который убил всю его семью, а он обещал отомстить.

Немного погодя он успокоился и очень миролюбивым тоном предложил мне собрать вещи и валить из дома на хер. Он демонстративно открыл дверь в мою комнату и жестом махнул, мол, поторапливайся. К этому моменту мое лицо было опухшим от слез настолько, что я напоминала утопленницу, которую выловили не сразу. Я вошла в комнату, надеясь, что он не ударит меня и начала собирать свои негустые пожитки. Мидос с размахом хлопнул все той же моей дверью и вышел из дома курить. Я услышав, как он ушел, обратно не спеша открыла дверь, в гостиной стояла мама.

– Что мне делать? – спросила я.

Мама развела руки, она была расстроена этим всем, но и сама не знала, что делать.

– Может мне на самом деле уйти? -спросила я с надеждой.

– С ума сошла, ты разозлишь его еще больше. – прошипела мама. – Иди проси прощенья.

Мне пришлось так и сделать, о чем я жалела потом долгими ночами. Но это был всего лишь очередной день. Дальше все шло так как ни в чем не бывало.

Я встала не с плохим настроением с утра, я люблю утро, обожаю рассвет, боготворю хороший завтрак. Дальше все не так радужно, ведь сознание тоже просыпается, но я не даю плохим мыслям к себе поступиться сразу.

И так хорошенько потянувшись, я села за кухонный стол и попивала кофе с яйцом вкрутую. Завтракала я в одиночестве, и даже улыбалась, ведь одиночество в нашем доме это верх блаженства. Большое окно над столом выходило в сад, там копошилась Микаэлла, и я прошептала про себя, сука. Так я делаю обычно и не всегда шепотом.

Девушка была довольно молодой, недавно окончившей колледж или вроде того. И с неприятной завистью я признавалась, что она была довольно хороша собой. У нее были кудрявые каштановые волосы с красным оттенком, пухлые губы, которые напрашивались на поцелуй и белая фарфоровая кожа, которая делала ее лицо более утонченным, несмотря грушевидную форму. Фигура же ее была еще более красноречивой: у нее были крутые бедра и выпирающий зад при плоском животе и осиной талии, никогда бы не подумала, что так бывает, и в добавок крепкая грудь еще не потасканной девушки. В общем если бы я ее не знала и увидела, то только восхитилась бы и ошибочно подумала, что этой женщине можно все. Но раз она свое лето проводит в Богом забытом месте среди болот, при этом отдавая себя чужому мужу, то она явно себя недооценивала.