Мэгги Дэвис - Телохранитель

— Франческа, — сказал Джон, начиная терять терпение, — перед тем как подняться сюда, я около часа разговаривал с твоим дядей. Он знает, что я здесь.

От удивления Франческа не нашлась, что сказать, а он продолжал:

— Почему бы тебе не присесть и не выслушать меня?

Жестом Джон пригласил ее присесть на кровать рядом с ним, но Франческа резко повернулась спиной, подошла к окну и стала смотреть на косые струи осеннего дождя. Она не могла понять, почему ее тело и сознание так странно реагируют на Джона Тартла. Похоже, она не смогла изгнать его из своей памяти. В ее мозгу продолжали всплывать тревожащие душу странные картины.

Она вспомнила, как поглядывала на него Баффи Амберсон, когда они вместе с ней загорали у бассейна. Как Джон Тартл перехватил ее, вне себя от ярости, в темной аллее по дороге к домику Курта Бергстрома. Тогда по выражению его лица было совершенно ясно, что он едва сдерживает себя.

Но почему она думает обо всем этом? Франческа провела по лбу дрожащей рукой. Его внезапное появление было подобно встрече с призраком. Все тени прошлого явились снова, чтобы мучить ее. Но было здесь и еще что-то, она сознавала это вполне отчетливо.

Джон пристально посмотрел на нее и тихим голосом произнес:

— Франческа, знаешь ли ты, что твоя семья боится за тебя? Ты закрылась здесь, наверху, не желаешь ни с кем разговаривать, не отвечаешь на письма, не хочешь ни словом обмолвиться о том, что произошло с тобой в Палм-Бич летом. Твои дядя и тетя боятся сказать или сделать что-то, что могло бы навредить тебе. Неужели жизнь затворницы тебе по душе?

Он помолчал, по-прежнему не отводя от нее взгляда.

— Похоже, ты делаешь все, чтобы заставить родных относиться к тебе как к полупомешанной.

Эти слова неожиданно подействовали на нее. Франческа резко повернулась к нему и с раздражением бросила:

— Тебе лучше помолчать! Именно из-за тебя я потеряла мужа!

Черные глаза на смуглом красивом лице прищурились.

— Нет, Франческа, из тебя не получится безутешная вдова, хотя ты и очень стараешься. Как ты, возможно, знаешь, вы с ним никогда не были законными супругами.

В ответ на ее удивленный взгляд он пояснил:

— Черт возьми, это совершенная правда — брак не может считаться законным, если в момент его заключения какая-то из сторон находится под действием наркотиков.

Франческа вздрогнула и отступила на шаг, словно он ударил ее. Но Джон Тартл продолжал:

— Извини, если это так потрясло тебя, но я в любом случае должен был тебе об этом сказать. Послушай, я совершенно не представляю, какого романтического героя ты сделала в своем воображении из Курта Бергстрома, человека, сведшего в могилу наркотиками Карлу и пытавшегося проделать то же самое с тобой, но я попытаюсь себе это представить. Наверное, на тебя произвел впечатление способ, которым он покончил с собой? Не надо плакать, на меня слезы не действуют. Но к тому времени, когда пограничники загнали Курта в угол, на нем висело несколько весьма серьезных преступлений и здесь, и за границей. Если бы его взяли, он вполне мог бы до конца дней просидеть за решеткой, и даже чокнутая сестричка не вытащила бы его оттуда. Но такой конец не в стиле этого викинга наших дней. По крайней мере, он избавил суд от лишних расходов.

Его голос утратил свою жесткость.

— Больше всего мне жаль его яхту. Как я могу судить, это было нечто выдающееся.

— Я больше не хочу тебя слушать! — вне себя от ярости выкрикнула Франческа.

Она бросилась было к двери, но он встал и загородил ей дорогу.

— Разумеется, тебе не понять его, — презрительно бросила она. — Он был замечательный яхтсмен, аристократ, э… э… парашютист, сражавшийся на войне, когда ты отсиживался дома…

При этих словах Джон гневно прищурился и схватил ее за плечи. Франческа сжалась, увидев, как в его черных глазах вспыхнуло пламя гнева.

— Не смей говорить того, чего не знаешь. — Голос его стал обманчиво тих. — Я четыре года провел во Вьетнаме. Ушел на эту войну девятнадцатилетним молокососом, а пришел сам не знаю кем. И повидал там кучу таких типов, как Бергстром. Они торговали наркотиками, пытаясь приучить к ним американских солдат. Я работал тогда в военной контрразведке и боролся с подручными этого графа, которые рассматривали наших американских солдат лишь как громадный рынок наркотиков.

Джон разжал руки, резко отвернулся, лицо его еще больше, чем прежде, напоминало маску. Он сказал:

— Бергстром и его дружок Анджело доставляли туда наркотики из Бирмы и имели миллионные доходы, пока от большого ума не решили обвести вокруг пальца своих хозяев. Тогда им пришлось в спешке уносить ноги из Юго-Восточной Азии. Но, Франческа, я хочу, чтобы ты поняла, что такие типы, как Бергстром, которые называют себя наемниками, покрыли себя позором. Не умея командовать, он уложил в горах несколько десятков парней, а сам едва унес ноги. Естественно, живой и здоровый.

Джон замолчал, сумрачно глядя на нее сверху вниз.

— Знаешь, почему ты не видела на его теле следов уколов? Он знал один довольно старый трюк: делал себе уколы в рот, в одну из вен, которые проходят под языком. Это довольно рискованно — в нее трудно попасть, но зато следов никаких.

Франческа замахнулась обеими руками, но он перехватил их.

— Ты негодяй! — в бессилии крикнула она. — Ты убил его! Ты всегда ненавидел его!

Его лицо было бесстрастно. Очень тихо он произнес:

— Ты ведь застала его врасплох, когда он начинял себя этой дрянью, правда? Я знаю, это не очень приятное зрелище. Франческа, ты просто не могла себе представить, что все это божественное обаяние было создано героином. До тех пор пока не поймала его на этом, ведь так?

— Прекрати! — крикнула она.

Ее плечи начали судорожно вздрагивать, и она обхватила их руками. Слова Джона Тартла пробудили в ее сознании картину, которую она так отчаянно старалась забыть. Картину, которая ужасала ее куда больше, чем попытка Герды Шенер убить ее в той удушливой, наглухо запертой комнате особняка.

Всхлипнув, Франческа прислонилась к мускулистому плечу Джона Тартла. Не могла же она любить чудовище вместо того прекрасного мужчины, каким считала Курта! И неужели он просто влюбил ее в себя, чтобы приучить к наркотикам и манипулировать в своих грязных целях ею самой и ее наследством? Неужели во всем этом не было ничего хорошего, ничего настоящего? Она не могла взглянуть правде в глаза. Весь мир, который она создала, рухнул.

Джон Тартл одной рукой обнимал ее за плечи, а другой гладил по голове, как маленького ребенка.

— Я не могу смотреть в глаза людям, — прошептала Франческа, не стесняясь слез. — Я была так глупа. Наивная доверчивая дура!

Его голос был мягким и ласковым: