Виктор Улин - 9-й цех

– На глиссаде, – продолжал Котин, словно заправский диспетчер. – Удаление триста! Полоса свободна!

– Вот видишь, – хохотнул Семеныч. – А ты боялась.

– По-садка! А девочка-то новенькая. И оч-чень даже… Чулочки-то, а?!

– Еще бы! Со стареньких он, эт самое, давно уж все поснимал.

Мы с Котиным готовно заржали, а Фоша покраснел. Странный он человек, женщины до сих пор вызывают в нем вспышки смущения.

– Ну так вот, – он вспомнил, видно, рассказ, прерванный еще моим приходом. – Вахтерша на КП говорит – « знать не знаю, не пущу ». Та в слезы.

– Вахтерша – в слезы?! – изумился я.

– Да нет. Баба одна, из пассажиров. В салоне это самое, сережку посеяла и просилась обратно искать.

– Не баба, а женщина, – строго поправил Фоменко. – Ну, я у Тани узнал, на какую стоянку борт зарулил, сбегал быстренько – точно, лежит под ковриком.

– С бриллиантом? – хмыкнул Котин.

– Со стекляшкой. Совсем дешевенькая. Ну, я принес…

– Слушай, Фоша, – перебил я, представив ситуацию в натуре. – А тебе не приходило в голову проиграть вариант: никакой сережки не окажется, а она пойдет и заявит, что была платиновая с алмазами, да ты спер?

– Она заплакала, – тихо ответил Фоменко. – Спасибо, говорит, сынок – это мне подарил…

– Алексей Фоменко – Армия спасения! – ухмыльнулся Котин.

Лично у меня к пассажирам отношение двоякое. С одной стороны, вся наша система предназначена для их обслуживания; исчезни они, и мы умрем без работы. Но с другой… Откровенно говоря, без них работа шла бы продуктивнее. Пассажир ведь всякий бывает. Летят по разным делам, и характеры у всех разные, некоторый любую дырку ищет, чтобы поскандалить. Главный удар принимают на себя инспектора отдела перевозок – те не очень радушные, всегда готовые наорать для профилактики женщины, что проводят регистрацию – но иногда и на перроне завязываются бои местного значения. Опоздает какой-нибудь олух, потеряется, начнет молча бродить вокруг сателлита, потом вместо выхода вломится к нам в цех – и давай ругаться, что в « Аэрофлоте » порядков нету. Я с пассажирами дел не имею, в моем ведении только техника. А вот Фоша постоянно вступает с ними в нештатные отношения. Подчас даже « грубо нарушает должностные инструкции, вторгаясь в область компетенции отдела перевозок » – как выражается Семеныч, комментируя его выходки; иной раз ему за это нагорает. Но он не сдается; кипит в парне опасный избыток милосердия, требующий приложения – то ли от трудного детства, то ли еще от чего. Я, конечно, человек нормальный, без комплексов, и над Фошиными дурацкими подвигами смеюсь вместе со всеми. Но иной раз в момент наивысшего веселья вдруг натыкаюсь на его укоризненные и печальные, как у сенбернара, глаза под выпуклыми очками, и смех точно рукой снимает И становится вдруг грустно и даже стыдно за себя и за все; и кажется, будто знает он нечто чертовски важное, однако для нас остальных недоступное. И в такие минуты с осой остротой понимаешь, сколь непостигаемо, неисчерпаемо бытие в глубину, и сколь ничтожно тонкий пласт удается срезать каждому из нас за годы жизни…

– Ху-ай-ду! – лоснясь довольной рожей, Стеньков грохнул на стол свой поднос.

– Не ху-ай-ду, а хау-ду-ю-ду, – поправил образованный Котин. – Пора бы и знать. А то как будешь интуристок кадрить?

– Ну хау, не один ли хрен? Главное, полсмены отпахано. Еще столько – и… – он зажмурился, чмокнул в воздухе нечто, видимое только ему. – Вечерний город, вечерние женщины…

– Кто о чем, Стеньков о бабах, – вздохнул Семеныч.

– Вечный кайф. А еще лучше – отпахать бы разом сутки, а потом неделю из постели не вылезать. А, Семен Семеныч?

– Когда мы служили на « сто четвертом », – оживился Семеныч. – Особо шустрые кадры вроде тебя так и делали. Долбились подряд две смены, и. эт самое, четыре дня гуляли. Но потом прикрыли такую акробатику.

– А почему-у? – протянул Гриня с такой искренней обидой, точно запретили именно ему.

– К середине второй смены человек отрубается. Тяга на исходе. Сделает что-нибудь, глянет на часы – вроде терпит, дай малость прикорну. А будильник. эт самое. дома на рояле…

– На каком рояле?! – всерьез удивился Фоша.

– На белом, – столь же серьезно пояснил я. – Ну так?

– На роле остался. И вот – пассажиров на посадку ведут, а у самолета крылья отвинчены и спец дрыхнет.

Стеньков заржал, едва не подавившись. Весь обед мы развлекались в том же духе. И не беда, что остроты дано обкатаны до зеркальной гладкости. а все Семенычевы байки известны каждому наизусть – обеденные треп тем и сладок, что не требует никаких новых мыслей., а только способствует усвоению столовского меню, от которого в иной обстановке мы отворотились бы не глядя.

– Ну ладно, – скомандовал наконец Семеныч на правах старшего.– Побазарили и будет. Глебушек, мы с тобой сейчас на шестнадцатую стоянку.

– А что там? Интересное что-нибудь?

– Да шут его знает. Слоны, эт самое, с бустерами возятся. С утра, теперь вот нас просят посмотреть.

– Ну, если слоны зовут, то действительно стоит идти, – согласился я. поднимаясь из-за стола.

–

Аэропорт, конечно, не зоопарк, и слоны у нас без хоботов. Просто мы так зовем эксплуатационников – выражаясь служебным зыком, « специалистов по двигателям и планеру ». Народ наш вообще на прозвища горазд. Нас, электриков, окрестили « кулонами », прибористов – « поплавками »…

Работы хватает. Больше всех, разумеется, озабочены « слоны »: на их могучие плечи возложена ответственность за машину в целом. Но и нам перепадает изрядно. Самолет до отказа нашпигован разными механизмами, которые управляются электричеством и без нашего пристального внимания не обойдутся. Забарахлил привод насоса, что поддерживает давление в гидросистеме – а подать сюда электрика! Отказал концевой выключатель, датчик выпуска шасси – опять за электриком бегут. Лампочка в туалете перегорела, кому менять? Электрику, ясное дело.

Так всю смену и крутишься. Словно яму в песке роешь: тут подкопал, там подгреб – дело вроде идет, а забота не убывает.

Но отрываясь от полосы, самолет уносит в небо наш труд с уверенностью и спокойствием: на земле надежные ребята.

–

Как ни странно с точки зрения здравого смысла, ночью работы бывает даже больше, чем днем. Но сегодня смена прошла легко: нелетная погода до рассвета избавила нас от прибывающих бортов. Мы успели неплохо поспать, и утром не хотелось домой. Я без спешки поплескался под душем, затем вернулся в буфет и принял чашечку кофе, прогоняя остатки ночной усталости, и только после этого наконец собрался ехать. Служебный автобус давно укатил, и я опять отправился к « тридцать девятому ».