Ида Мартин - Всё зеленое

– Это только поначалу кажется, что стоит лишь заменить слова. На самом деле люди на других языках видят мир совсем иначе. К примеру, слово «окно». В русском языке произошло от «ока». Древние люди представляли окно, как глаз дома. А в английском, если вслушаться, «window» – это то место, куда дует ветер, в арабском языке окно – дыра.

Костик так увлекся, что я вовремя успела заметить, как он по привычке собирается подтянуть рукав, и перехватила его руку.

– Там, в деревне, я хотела вывести из яйца цыпленка. Костя даже инкубатор сделал, но, к сожалению, ничего не вышло. Яйцо разбилось.

– Только цыпленка нам не хватало, – рассмеялась мама. – И чего вас в Москву потянуло? Не понимаю. Свежий воздух, солнце, природа. Вас же оттуда никто не гнал? И мы с папой не возражали.

– Ну, вы-то понятно, – сказала я. – Вам лишь бы меня сбагрить.

– Тоня! – Мама укоризненно посмотрела исподлобья. – Тебе не стыдно?

Стыдно мне не было, потому что я сказала правду. Это вовсе не означало, что родители плохо относились ко мне, но они чувствовали себя намного спокойнее, когда я пристроена. А пристроить меня на самом деле было не так-то просто. Три раза меня пытались отправить в детский лагерь и каждый раз с одинаковым результатом – папа приезжал за мной через неделю и забирал домой.

По правде говоря, моя социальная приспособленность не сильно отличалась от амелинской, с разницей лишь в том, что его люди сторонились, а ко мне постоянно липли, пытаясь набиться в друзья. Но если Костик откликался на хорошее отношение с благодарностью, то я терпеть не могла тех, кто беззастенчиво вторгался в мое личное пространство, наивно полагая, будто ему там рады.

После того как с лагерями у нас не сложилось, в дни летних каникул мама стала отправлять меня к бабушке – папиной маме под Тверь. Месяца на два, а то и больше, потому что у бабушки со мной проблем не было. Я всегда умела занять себя, не требовала особого внимания, не привередничала в еде и не пропадала на улице с местными детьми.

Но в этом году я туда не поехала. Из-за Амелина, разумеется. И пока не отправилась к нему в деревню, родителям приходилось мириться с моим присутствием.

– Тоня, ты где? – Папа пощелкал пальцами перед моим носом. – Костя рассказал нам про дом.

– Какой дом? В деревне?

– Ну ты чего?! – Мама покачала головой. – Та усадьба, куда вы зимой укатили.

– Капищено? А что с ним?

– Я сказал, что Герасимов его продает, – Амелин долгим, многозначительным взглядом посмотрел мне в глаза, но я никак не могла сообразить, что он хочет этим сказать, – ведь он сам предлагал мне не говорить об этом родителям, когда Герасимов попросил помочь с продажей.

Мама с папой были риелторами и разбирались в подобных вопросах.

– Объект очень интересный, – сказал папа. – Но хлопотный. Такой особняк можно продавать годами. К тому же непонятно, в каком он состоянии. Может, там только полуразрушенные стены и крыша.

– Не только стены и крыша, – сказала я. – Несколько лет назад, когда в доме жил старый хозяин, там знаешь какая красота была? Под потолком огромные хрустальные люстры, картины везде, камин, пианино.

– А еще подземные ходы подвалов, – подхватил Амелин. – С семнадцатого века. Или даже раньше. Чтобы от поляков прятаться. Дом уже над ними строили. До Великой Отечественной войны это больница была. Герасимовский дядька его в девяностые почти задаром получил и отреставрировал. Просто потом уехал в Италию и в доме не жил.

– Сейчас Герасимов с Петровым там косметический ремонт делают, – добавила я. – Так что это не какие-нибудь развалины, как ты думаешь. Это очень крутой дом.

– Ну не знаю, – папа покачал головой. – Нужно на месте смотреть. Оценивать.

– А такой дом дороже, чем квартира в Москве? – осторожно спросил Костик.

Папа расхохотался:

– Разумеется. Если он такой, как вы рассказываете, выйдет очень дорого. Не так много людей, которые вообще способны приобрести его.

Амелин сник. В глубине души он лелеял мечту когда-нибудь купить Капищено. Или чтобы кто-то из знакомых купил, лишь бы оно не досталось чужим людям и туда можно было ездить хотя бы в гости. Ему даже Артёма удалось уговорить посмотреть этот дом в надежде, что он захочет стать обладателем «самого лучшего места на земле».

– А что, если вашему Герасимову его не продавать, а сдавать в аренду? – неожиданно предложил папа. – Лето, правда, уже заканчивается, но шансов сдать намного больше. Никому неохота возиться с содержанием дома, а вот иметь возможность уехать подальше от города и жить в особняке хотят многие. Хозяева сохраняют за собой право на дом и получают не только средства на его содержание, но и зарабатывают на нем.

В черноте глаз Амелина вспыхнула детская радость, он вопросительно посмотрел на меня, а потом вдруг с подкупающей непосредственностью спросил:

– А вы отпустите Тоню, если мы вместе туда поедем? Ребята давно звали. Там свежий воздух, солнце и природа.

Я изо всех сил пнула его ногу под столом.

Родители переглянулись.

– Почему бы и нет? – сказала мама. – Еще две недели каникул.

– Я могу вам билеты на поезд по корпоративному тарифу купить, – папа всегда подходил ко всем вопросам по-деловому.

– Я никуда не поеду, – отрезала я.

– Почему? – искренне удивился он.

Ехать до Капищено было далеко – шестнадцать часов на поезде или около девяти на машине. Герасимов с Петровым жаловались на полчища комаров, отсутствие поблизости водоема, жутко орущих по ночам сов и летучих мышей, залетающих в окна, которые держать закрытыми было невозможно из-за духоты и жуткой вони от краски.

Время от времени Герасимов звал нас к себе, но всякий раз я находила предлог, чтобы отказаться. И даже зная, что Настя с Якушиным собираются со дня на день отправиться туда на машине, не стала говорить об этом Амелину. Потому что он обязательно стал бы уговаривать поехать с ними.

Костик отчего-то помнил только светлую сторону нашего пребывания в Капищено. Уютную мансарду, куда его отселили, потому что он простыл и сильно кашлял по ночам. Теплое молоко, что я ему носила, огонь в камине, наши общие игры в карты, фанты, то, как мы с ним спали на бильярдном столе в подвале, успокаивая и согревая друг друга. Покой, которого раньше у него никогда не было.

И хотя Амелин прекрасно понимал, что повторить все это невозможно, он порой увлекался и принимался сочинять о том, как однажды это место станет нашим собственным раем. Самым счастливым местом на земле.

То была его любимая фантазия, наполненная солнечными комнатами, развевающимися на теплом ветру шторами, цветами, запахами леса и музыкой. В ней я ходила по дому босиком в полупрозрачной тунике и танцевала с ним сальсу в желтом каминном зале. Там не было часов и вообще времени. Просто жаркий, бесконечный летний день, сменяющийся ясной теплой ночью с тысячью звездами и полной белой луной.