Ида Мартин - Всё зеленое

Из-за ремонта большая часть мебели была кое-как втиснута в две комнаты, но несколько массивных кроватей и шкафов остались на своих прежних местах. Больше всего меня поразила кровать с балдахином: деревянным каркасом с резными украшениями на столбах и толстыми складчатыми золотистыми шторами, ниспадающие полы которых были подвязаны в углах белыми шелковыми лентами с кистями, и одна из ванных комнат со старинной ванной на медных ножках под квадратным распашным окном.

В остальном я почти ничего не видела. Помещения, лица, голоса – все расплывалось в тумане. Я чувствовала, что сильно устала, но, глядя на жизнерадостную, энергичную Зою, признаться в этом никак не могла. Поэтому тенью таскалась за всеми по этажам, а когда Артём спрашивал, нравится ли мне, отвечала, что «очень». Однако на третий этаж не пошла. Оттуда сильно тянуло запахом краски, и меня снова затошнило.

Села на декоративную кушетку и бездумно выпала из времени, а очнулась с абсурдным ощущением того, что все уехали и бросили меня одну в этом чужом и непонятном доме. Как будто теперь я его пленница и больше никогда отсюда не выберусь.

Запаниковав, я выбежала в коридор и стала звать Артёма. Как если бы снова попала в тот полуразрушенный корпус и слышала зловещее хлопанье дверей.

Посреди гостиной залы с колоннами и камином напротив друг друга стояли здоровые дутые диваны и кресла. Балконная дверь была распахнута настежь, и через нее в комнату проникал сухой нагретый воздух.

Сам балкон оказался просторным, каменным, тянущимся вдоль всего внешнего фасада дома, с полукруглой площадкой над крыльцом. Отсюда была видна значительная часть сада, подъездная аллея, фонтан со скульптурой античной девушки и ворота. В воздухе витал насыщенный аромат цветов. В отдалении повсюду плотной стеной возвышался лес.

Возле въезда в гараж я увидела Пандору. Это означало, что меня никто не бросал, и я устыдилась своей растерянности.

Отчего Зоя, которая старше меня всего на год, чувствовала себя совершенно свободно и самостоятельно, а я, оставаясь без Артёма, металась в ужасе, как потерявшийся в торговом центре ребенок?

– Нашлась! – крикнул кто-то за спиной.

Я обернулась и увидела Макса.

– Ты чего спряталась?

– Просто вышла подышать. От краски голова идет кругом.

– Чернецкий всех переполошил: «Караул! Дите потерялось», – он ехидно усмехнулся.

– Максим, зачем ты настраиваешь его против меня? Я думала, мы друзья. После Артёма ты мой самый лучший друг. Извини, я слышала ваш разговор в больнице.

Я определенно была не в себе, раз высказала ему это так прямо, но он ничуть не смутился.

– Если слышала, то и ответ знаешь. Я тебя тоже нежно люблю, но Артём увлекающийся и азартный, ты – чувствительная и впечатлительная, и вы постоянно подогреваете друг друга. Чернецкий мне не чужой, а случай с корпусом – это не просто тревожный звоночек. Это набат. Продолжите в том же духе – кто-то обязательно пострадает. Можешь обижаться на меня, но я сказал честно.

– Я не обижаюсь. Просто это какая-то ловушка. Я никогда не думала, что так бывает. Ведь, когда люди любят друг друга, все должно быть прекрасно.

– С этим не ко мне. Я не знаю, что нужно делать в таких случаях, но градус определенно стоит снизить. Только не спрашивай как. Попробуй поговорить с Зоей. Кажется, она разбирается в таком.

Обедали мы в столовой зале. Стол был из темного дерева, массивный и длинный, как в кино про средневековые замки. Над ним висела хрустальная люстра с подвесками. В одном углу возле окна стояло черное пианино и напольные часы с маятником. В другом – шкаф для посуды. Штор на высоких окнах не было, и жаркое дневное солнце заливало весь зал. Но каменные стены хранили естественную прохладу, и поэтому дневное пекло в доме ощущалось не так сильно.

Все мы сидели на таком расстоянии друг от друга, что можно было спокойно расставить локти в стороны и все равно еще осталось бы место. Эхо от звона приборов и голоса гулко разносились по залу.

Артём отлично вписался в эту аристократическую обстановку, и, хотя брезгливость, с которой он ковырял останкинские пельмени, сложно было скрыть, роль потомственного дворянина удавалась ему отлично. Вероятно, это составляло неотъемлемую часть его прошлой жизни и воспитания. Того, чем жили его родители и на чем он рос.

Артём прекрасно держал осанку, ловко управлялся с ножом, препарируя пельмень, говорил негромко, но очень отчетливо. Разумеется, он слегка «играл», но так, наверное, вел себя за столом его отец. Чинно и благородно. Я мигом представила их семейный ужин, за которым все с прямыми спинами изящно пилят стейки и улыбаются пластиковыми улыбками.

Макс с Зоей сидели друг напротив друга и кидались салфетками. Они были так увлечены этим занятием, что в разговоре почти не участвовали.

– Какое в лес? Хорошо, если получается вообще на улицу выползти, – мельком взглянув на мою полную тарелку, Влад передал мне кетчуп. – Мы только второй этаж закончили красить, а пашем уже больше месяца.

– Нет, ну не то чтобы, конечно, пашем, но быстро не получается. Вы же видели, сколько здесь комнат. И потолки жуть какие высокие, пока до верха доберешься… Первый этаж с непривычки долго шел, потом приноровились.

Друг Влада, Егор, оказался живым и разговорчивым. Невысокий, суетливый, с художественно всклокоченными волосами и в стильной обтягивающей белой футболке с изображением большеголового котенка по имени Гав и надписью на спине: «А давай вместе!»

– Но в лес мы не только поэтому не ходим, – произнес он загадочно и замолчал в ожидании расспросов.

– Я бы тоже туда не пошла, – Зоя отвлеклась от игры. – Я и так леса боюсь, а у вас он вообще жуткий. Страшно подумать, кто там водится.

Егор довольно закивал:

– Там водятся волки, кабаны, лисы и зайцы, а еще оборотни и доппельгангеры.

– Это ты только что придумал? – рассмеялась Зоя.

– Не веришь, да? Спроси у Амелина – это он мне первый об этом рассказал. Поначалу я тоже не поверил, конечно.

– Я не знаю, кто такой Амелин, но этих всех выдуманных тварей я не боюсь. Я боюсь людей.

Макс прицелился и попал смятой в шарик салфеткой в вырез ее блузки. Зоя возмущенно взвизгнула, без стеснения сунула руку в лифчик, вытащила оттуда шарик и с силой отправила его Максу. Шарик летел мимо, высоко над его головой. Но Макс поднял руку и не глядя поймал.

– Мы хотели там кино снимать, но, может, и не будем. Любишь кино? – Егор повернулся ко мне.

Я кивнула.

– А что любишь?

– Я люблю артхаус и авторское кино. То, которое «не для всех».

По правде говоря, мои глубоко интеллектуальные мама с папой смотрели только такое. Потому что «исковерканная мировая мифология» и «переписанная история» прокатного кино вызывали у мамы культурный шок, а у папы, по его словам, отрыжку.