Тома Ларионова - Бумеранг всегда возвращается. Книга 2. Дневник матери и свекрови

– Мама, привет! Как ты там?

– Уже лучше, насморк прошёл, лицо нормальное. Как у вас? Ты помогаешь папе?

– По возможности. Дел очень много. Готовлюсь к походу, делаем с ребятами байдарку. В школе нужно к новому году смонтировать аппаратуру. И в студии занимаюсь.

– Так ты опять поздно приходишь?

– Ну, я стараюсь приходить раньше, но времени не хватает.

– Так когда же ты папе помогаешь?

– В выходной хожу за продуктами, он мне список даёт.

– Понятно, ничего не изменилось. А как у тебя с девушкой? Мне папа сказал, что она намного старше тебя…

– Да какая разница! – сын начал повышать голос. – Мы любим друг друга! Она без меня жить не может, а я без неё.

– Мальчик мой, не кричи на меня. Послушай, тебе всего пятнадцать лет! А девочке уже замуж пора! Я не понимаю, куда её родители смотрят?

– Они ко мне хорошо относятся. Мам, приедешь, я тебя познакомлю. Она знаешь какая классная!

– Но у тебя же была в студии другая девочка, твоя ровесница. Вы расстались?

– Да то была детская влюблённость. А теперь у меня всё серьёзно!

– Егор, как может быть серьёзно в твои годы? Ты о чём? С папой говорил на эту тему?

– Говорил. Папа сказал, что он особо не одобряет, но и вмешиваться не будет.

– Ну да, папа, как всегда, от проблемы устранился.

– Мам, только не надо на папу наезжать! Я всё решил, я уже взрослый, и буду встречаться, с кем хочу!

– Ладно, если всё так и продолжается, мне лучше подлечиться тут. Пожалуйста, к моему приезду урегулируй свои отношения с девушкой, чтобы домой возвращаться хотя бы к одиннадцати.

– Я тебе этого не обещаю!

– Егор, как так… – и нас разъединили.

Я вышла из кабинки, я зажмурилась, чтобы здесь, на людях, не расплакаться. А выйдя на улицу, дала волю слезам. Я отчётливо поняла, что дома меня ждут новые испытания, и решила их отодвинуть.

« 30 ноября 1989 года. Ст. Зеленодольская.

Вчера приехала в родные пенаты, остановилась у Лены с Сергеем. Когда я позвонила в двери их новой квартиры, у моих друзей потерялся дар речи. Лена кинулась меня обнимать и приговаривала:

– Машенька! Ты ли это? Какими судьбами? Ты же говорила, что в ближайшие десять лет сюда не выберешься!

– Ох, Лена, многое мы говорим, да не многое сбывается! Так и будем стоять на пороге?

– Проходи, конечно, раздевайся. Сейчас ужинать будем.

Все наши с Сашей друзья и знакомые восприняли мой приезд как приятную неожиданность. В один голос говорят, что я не изменилась, всё такая же красивая. Бальзам на мою истерзанную душу! Я так рада окунуться в прошлое! Уже съездила в Научный, встретилась с Сашиными сотрудниками, у которых когда-то были в гостях, с соседкой по первой квартире. В посёлке много внешних изменений, там построили настоящую школу и два новых дома, а вот атмосфера осталась прежней. Те же склоки, подсиживания, перемывание костей, подхалимаж – всё осталось. Люди смирились, ведь квартиры по-прежнему у них ведомственные. Я отчётливо поняла, что возвратиться я бы сюда не хотела! Детей, конечно, я не узнала, все сверстники Егора и Алёнки тоже стали угловатыми подростками. Я зашла в бывшую амбулаторию и попросила по дружбе сделать мне курортную карту. Не отказали. Так что дня через два поеду на курорт. Поеду опять с тяжёлым сердцем. В первый день я заказала переговоры с мужем, и он сообщил, что с Егором он крупно поссорился и не разговаривает. Алёнка соскучилась и ждёт маму. Нина Даниловна телеграмму, что она добралась до дому, не дала, а к тому же оставила в тумбочке деньги за билет. Мол, от нас ей ничего не нужно! Как же всё достало! Я сказала мужу, чтобы не давил на жалость, мне нужно подлечиться, иначе я загремлю в психушку с такими проблемами.

Егорка получил мои письма, которые я писала ещё в Солнечногорске. Он нехотя их прочёл, и сказал Саше, что мать опять со своими нотациями. Ладно, пусть так. Всё равно буду писать, ведь вода и камень точит. Алёнушке тоже напишу, попрошу прощения, что уехала, и постараюсь объяснить, что мама дома нужна здоровая.

Зашла я в Зеленодольске к своей «приёмной маме» – тёте Оле. Она постарела, но глаза всё те же, излучают доброту и особый свет. Она встретила меня с объятиями, посадила, угостила и внимательно выслушала. Мой рассказ о свекрови вызвал у неё негодование – как можно матери поступать так со своим сыном? Она осудила Нину Даниловну и попросила меня не расстраиваться по этому поводу. Хорошо, что я сама уже отпустила мысли о свекрови, никакой злости и ненависти не чувствую, снова мне её жалко – человек уже пожилой, со своими привычками, мыслями, устоявшимися взглядами на всё. Зачем на неё обижаться? Только себя разрушать? Конечно, до её приезда я надеялась, что она как-то оценит мои старания, моё невмешательство в её стремлении подкупить внуков, мои порывы найти ей жильё – всё оказалось напрасно! Нет, не буду больше о ней. Пусть живёт счастливо, но без меня. Сейчас вопрос вопросов – как наладить взаимопонимание с сыном? Как не потерять его? Как достучаться до глубин его сердца, которое ожесточается всё больше и больше? Будет ли толк от моей поездки?»

Почти перед самым отъездом в Пятигорск я случайно встретилась с Аланом. На его лице – испуг, радость и печаль одновременно! Так не бывает? Бывает. Он не удержался и обнял меня:

– Маша! Машенька! Какими судьбами? – потом отстранился, посмотрел внимательно. – А ты не изменилась! Всё те же каштановые волосы, те же глаза, но очень грустные. У тебя что-то случилось?

От его участливого голоса на душе стало теплее, но захотелось плакать.

– Алан, а у тебя есть время поговорить?

– Конечно! Я как раз в школу иду, нужно подготовиться к лабораторным работам, пойдём со мной, там и поговорим.

– А в школе сейчас много знакомых? Мне ни с кем не хочется встречаться.

– Нет, Маша, там только сторож. Ты же знаешь, что женщины после работы скорее домой бегут, у всех семьи, дети…

– А у тебя второй ребёнок появился? Ты же так хотел наследника!

– Нет, не появился. Всевышний нам с Мирой детей больше не дал, – с грустью ответил Алан.

Мы вошли в школу. Капитального ремонта со дня моего увольнения тут так и не было, стены всё также покрашены до половины в зелёный цвет масляной краской, а верх – побелкой. В коридоре в рекреации на самом видном месте до сих пор красуется плакат: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» В лабораторке у Алана тоже ничего не изменилось, разве что появился уголок с маленьким столиком, где стоял электрический чайник.

– Да, будто и десяти лет не прошло! – я выглянула во двор. – И вид всё такой же.

– А что должно поменяться? На образование денег не дают, зарплаты маленькие, все стараются больше набрать часов. К вечеру с ног все валятся. Ты же помнишь, как тяжело было шесть уроков простоять у доски?