Анна Веммер - Я страдаю по тирану

За стеклом одной из витрин наручники и оковы. Он равнодушным взглядом скользит по недорогим и пошловатым плюшевым атрибутам из любительского порно. Гораздо интереснее кожаные и внешне сдержанные вещи. А еще Архипов ненавидит ремни и очень любит ключики. Особенно несколько мгновений, когда ключ входит в замочную скважину, негромко щелкает – и начинается отсчет времени, принадлежащего только двоим.

Или не двоим… но это точно не к Олененку.

– Кстати, надо позаботиться о предохранении. С каким вкусом тебе нравятся?

– Со вкусом колбасы, если продолжите отбирать у меня обеденный перерыв. А после обеда люблю пожевать что-нибудь мятное.

А Влад уже начинает потихоньку ее изучать. По тишине за спиной понимает, что сейчас Леся что-нибудь да ляпнет. Интуицию не провести.

– Не надо ничего жевать, – бурчит Архипов.

И если минуту назад он еще сомневался, стоит ли заходить так далеко, то сейчас уверен в этом на все сто процентов. Выбирает наручники и возвращается к Лесе.

Она косится настороженно, готовая бросаться в бой, но он лишь садится и откладывает добытую игрушку в сторону, продолжая просматривать ассортимент. В корзину добавляются несколько стимуляторов, пробки – все, о чем он не хочет рассказывать сейчас Олененку. Пусть помучается, гадая, что он будет с ней делать.

Но Олененок не была бы собой, если бы не осваивалась в незнакомой и пугающей обстановке.

– Вы что, собираетесь этим торговать? – спрашивает она, наблюдая, как Архипов закидывает в корзину все новые и новые игрушки.

Останавливает взгляд на небольшом силиконовом вибраторе.

– А это зачем? – хмурится Олененок.

Дразнить ее – отдельное удовольствие. Смущать – совершенно другое.

– Мне нравится двойное проникновение.

Он вдруг получает весьма чувствительный тычок под ребра острым локотком и охает от неожиданности. А Олененок ойкает, поняв, что перегнула палку, и бить шефа все же не стоило.

– Я инстинктивно. Извините.

Хорошие у нее инстинкты. Утром пыталась ему двинуть, только проснувшись, теперь вот чуть ребро не пробила. А сколько раз язвила? Не счесть! И за это ему перепали только короткие мгновения удовольствия в студии? Нет уж, есть в этом высшая несправедливость.

– Знаешь, Олененок, мне кажется, тебя надо наказывать. Чтобы ты была послушнее.

Молчит. То ли стыдно, то ли страшно, он-то ждал очередную шутку в стиле: «А что, работа в вашей приемной – не наказание?» Но придумывать за Олененка реплики у него получается не слишком хорошо.

Влад поднимается, садится на корточки напротив и медленно, наслаждаясь прикосновениями к нежной прохладной коже девушки, застегивает на запястьях наручники. Почему это так заводит? Обхваченные кожей и металлом тонкие запястья, настороженный взгляд и чуть подрагивающие полураскрытые губы, в которые он – нет сил удержаться – впивается поцелуем, ласкает языком, прикусывает зубами.

– М-м-м, – она стонет под его прикосновениями, восхитительно выгибается, такая трогательно-беззащитная, скованная по рукам.

Безумно возбуждающая, сексуальная, невинная.

Нельзя… нельзя ее здесь брать. Она не готова, Ольга не позволит, да и слишком рано вот так кидать ее в порочный омут. Пусть привыкнет, пусть осознает, что вот так теперь будет всегда. Что каждый раз он будет связывать ее и мучить, пока Олененок не станет покорной и на все согласной.

Но сколько бы долго ни длился поцелуй, рано или поздно он заканчивается. Вместе с их дыханием и последними силами. Ты не можешь целовать ее вечно, какими бы сладкими и горячими не были губы. Либо иди дальше, либо отпусти.

Сейчас нельзя идти дальше. У нее еще чуть меньше часа, чтобы отступить.

– Давай тебя освободим, малышка, – хрипло шепчет Влад. – Попросим упаковать наши покупки и поедем ко мне, чтобы поужинать. Я бы очень хотел выпить с тобой вина и принять горячую ванну и, видит бог, если ты не откажешься, то так сегодня и поступлю.

Глаза Олененка подернуты страстью, она не сразу понимает, о чем он, но покорно протягивает руки.

– А где ключ? – спрашивает.

Ключ? Влад оборачивается к столику, но ключа на нем нет.

– Отлично. Вы потеряли ключ от моих наручников.

– Я его не терял, – раздраженно отзывается шеф.

Но ключа нет ни на столике, ни под ним, ни на диване, ни в карманах Архипова, ни в витрине. Он будто испарился. Любая попытка снять наручники силовым путем приводит к тому, что они сильнее затягиваются, и, наконец, я не выдерживаю.

– Да хватит! Синяки останутся! Какой там принцип БДСМ? Безопасность, добровольность? Что-то вы уже первые два пункта пропустили!

– Оля, – зовет Архипов, – спустись, пожалуйста.

А вот и тяжелая артиллерия. Красотка-хозяйка спускается с такой улыбкой, будто догадывается, чем мы тут занимались, но не-е-ет! Мы ключ искали. Ну и немного спорили, потому что проигнорировать тот факт, что из-за раздолбайства некоторых я сижу, как ведьма в ожидании суда инквизиции, нельзя.

Сначала они вдвоем ищут злосчастный ключ и пытаются подобрать к замку другой. Потом понимают, что дело – дрянь, а я уже порядком устала. И голова болеть начинает.

– Я… Олеся, я прошу прощения за это недоразумение! Я немедленно приглашу специалиста, и мы все исправим, я… у вас все хорошо? Вам не больно? – суетится женщина.

– Мне жарко, – недовольно хмурюсь я. – Можно мне попить?

– Конечно, конечно, сейчас я принесу лимонад!

И вот я сижу на красном диване в секс-шопе с четким ощущением, что я совершенно голая, а кожа слишком чувствительная для грубой хлопковой ткани. С опухшими от поцелуев губами. В кожаных наручниках. С бокалом лимонада и веселенькой трубочкой в горошек.

Вокруг суетится Ольга, пытаясь вызвать не то слесаря, не то медвежатника. И Влад, мрачно взирающий на очередной провал плана по запугиванию новой секретарши.

Картина маслом!

– О чем думаешь, Олененок? – спрашивает шеф.

О чем может думать девушка, на которой заклинили наручники для сексуальных игр? О том, что голодна, что мир против нее, хочется спать и оказаться как можно дальше от пугающей обстановки. Поэтому я бурчу недовольно:

– О том, что я сижу на красном диване. Красный – цвет крови, значит, диван символизирует невинность, а вокруг – куча самотыков, то есть жестокий мир, который так и норовит поиметь эту самую невинность. Что на меня так смотрите? А вы что хотели услышать? Я хочу обед! И думаю об обеде! Точнее, уже об ужине.

– С тобой всегда что-нибудь да приключается, верно? Ни минуты покоя.

– Можно подумать! – возмущаюсь я. – Это вы потеряли ключ, я сидела спокойно и никого не трогала!

Вру. Когда он меня целовал, я кончиками пальцев коснулась его руки и до сих пор чувствую это прикосновение. Но стараюсь не думать, и так щеки горят от стыда.