Галина Миленина - Договорись со своей тенью

Несмотря на полученные немцами инструкции: демонстрировать подневольным рабочим расовое превосходство и избегать личных контактов, хозяин относился с необъяснимой, но очевидной симпатией к Ольге. К сожалению, это заметила не только она – все работницы фабрики стали коситься в её сторону и перешёптываться. Оля была удивлена – особенной внешностью она не отличалась. Нельзя было сказать, что у неё было красивое лицо или ладная фигурка. Вот у Кати – да! Но мимо сестры Пауль проходил, как мимо пустого места, уже издали не сводя глаз с Ольги.

Когда все попривыкли друг к другу и наладились более или менее сносные отношения, какие могли быть при сложившихся обстоятельствах между немцами и остарбайтерами, маленькая Ева, не чувствуя преград, которые были между взрослыми, всё чаще стала забегать в барак к русским. Объектом своего общения Ева выбрала Ольгу, игнорируя остальных. Однажды Ольга сильно простыла, ни о каком лечении восточных рабов речи не могло быть, но ей, с высокой температурой, разрешили остаться в бараке, не выходить на работу. В обед к ней пришла Ева с бумажным свёртком, в нём лежал кусочек штруделя и три яблока. Отказаться от такого подарка из рук ребёнка она была не в силах, хотя понимала, что сама Ева не могла знать о том, что Оля лежит здесь больная. Так или иначе, но со временем Ольга была отмечена вниманием всех членов этой маленькой семьи. Застенчивый Алоис по необходимости разговаривал на фабрике только с Ольгой, хотя были девушки, которые хорошо владели немецким в отличие от Оли – ей чужой язык давался тяжело.

Как-то в воскресный день в барак прибежала маленькая рыжая непоседа Ева. Девочка была в нарядном платье, с цепочкой, на которой красовался большой овальный медальон с фотографией матери – подарок отца Еве ко дню рождения. Вот тогда-то и стало всё сразу понятно без слов всем обитателям барака. С фотографии на них смотрела женщина, невероятно похожая на Ольгу. Высокий лоб; большие карие глаза с опущенными внешними уголками, указывающие на добродушие, доверчивость и готовность к помощи; широко поставленные густые брови; нос, чуть больше, чем следовало бы, с едва заметной горбинкой, приподнятые уголки губ, излучающие радость и оптимизм; густые, слегка волнистые волосы – всё было Ольгино. Медальон прошёл по рукам изумлённых девушек. Они смотрели на фото, затем на Ольгу, ахали, качали головами, перешёптывались. Но с тех пор Ольга не замечала ни одного косого взгляда, не слышала унизительного шепотка в свой адрес.

Прошли почти три долгих года на чужбине. Женщины заметили, что перестали изготавливать большие ящики для авиаснарядов, заказ на маленькие для боеприпасов тоже сильно уменьшился. Отношение немцев на фабрике к невольницам изменилось. Некоторые не скрывали своей злобы, узнавая новости с фронта, другие резко подобрели или просто перестали изображать из себя сверхлюдей, высшую расу. Рабочий день сократился, появилось больше свободного времени, всё говорило о приближении конца войны, девушки сбивались группками, шептались, обменивались слухами, мечтали о возвращении домой, в воздухе запахло свободой.

Однажды утром они вышли из барака и не увидели охранника на вышке, в волнении подошли к дверям фабрики, но их не ждали, двери были заперты. Они вернулись в бараки в волнительном и тревожном настроении.

Под вечер в барак вошёл Пауль, отыскав глазами Ольгу, кивнул ей, приглашая на выход. Оля вышла вслед за ним, едва сдерживая тревогу. Хозяин фабрики объявил, что предлагает девушке прогуляться к озеру для важного разговора. Оля покорно кивнула.

Они долго шли молча по узкой тропинке через лес. Пауль нервничал и всё не решался начать разговор. Он шёл немного впереди, придерживая перед девушкой ветви деревьев, и молчал.

Когда пришли к озеру, Пауль, словно не зная, с чего начать, спросил:

– Красиво здесь, правда? – Ольга согласно кивнула.

– Мой отец любил рисовать эти места. Он был художником. Тебе нравится живопись? Может быть, ты рисовала сама?

Оля молчала, ком стоял в её горле. Рассказать, что её отец – талантливый резчик по камню, мать могла вышить или вывязать любую затейливую вещь, а сёстры до войны часто проводили вечера за рисунком? Это как оправдаться в чём-то или стараться угодить хозяину, понравиться. Нет, она не станет выворачивать свою душу перед ним.

Их дружная семья жила в доме, выстроенном отцом на одном из холмов Севастополя. В отделку небольшого домика он вложил часть души, и люди приходили полюбоваться на работу искусного мастера. А Ольгиному двоюродному брату при бомбёжке оторвало руку, когда он, курсант части береговой обороны, спасал от пожара живописное полотно батальной панорамы «Оборона Севастополя». Когда парнишка упал, из его раны лилась кровь на холст, смешиваясь с алыми красками крови на картине. Разрезанное на части историческое полотно вместе с портретом Франца Рубо, автора панорамы, было спасено из горящего здания. Курсанты, безусые ещё мальчишки, упаковали картину и подготовили к отправке в тыл. Никто даже не подумал поставить свою жизнь выше ценности картин и отказаться от выполнения работы. Да, они не дикари и не низшая раса, как считают фашисты, они способны ценить искусство порой больше собственной жизни. Нет, Ольга ничего ему не скажет.

Пауль взял её за руки:

– Знаю, тебе будет трудно обо всём забыть. Но пойми – я не воевал против твоего народа. Я вообще против войны и насилия.

– Нет, не трудно, а невозможно забыть, – поправила Пауля она.

– Но теперь войне конец. Мы живы и можем быть счастливы …

Пауль с надеждой глядел ей в лицо. Ольга отрешённо смотрела на спокойную гладь озера. Пауль продолжил:

– Я хочу тебе сделать предложение. Знаю, я вдвое старше тебя, к тому же у меня астма. Но я ещё не так стар, чтобы оставаться одному. Никогда не обижу тебя, и ты никогда не будешь чувствовать себя в доме работницей – только хозяйкой. Сама судьба привела тебя к нам. Тебе нельзя возвращаться на родину.

Пауль разгорячился, волнуясь:

– Я точно знаю, вас всех отправят в тюрьму, потому что твоя мать поехала в Германию добровольно. Теперь вам лучше оставаться здесь. Я говорю с тобой как друг, поверь. Не сегодня завтра войне конец, я назову тебя своей женой, вы все останетесь в моём доме.

– Нет, никогда!

– Подумай, прошу тебя, – он опустился перед Ольгой на колени.

– Я хочу вернуться на родину. И боюсь, что я не смогу ни забыть, ни простить. Зря вы начали этот разговор, – ответила она сухо и решительно развернулась назад, намереваясь вернуться к бараку.

– Я желаю тебе добра. Тебе и твоей семье, поверь мне! – схватив девушку за обе руки, он стал неистово целовать их…

С этого места Ольге Сидоровне не хотелось оставаться в прошлых воспоминаниях, она предпочитала их обрывать именно здесь…