Марина Кистяева - Трофей

– Чтобы он смотался из города, – хмурясь, процедил Марк. – Отступные. Были бы разборки… Эта ночь должна была всплыть… Мы планировали, что я устрою скандал, начищу морду Артуру, оскорблюсь и… помолвка накроется.

Мила откинулась назад, снова закрыв лицо рукой.

В эти минуты Глебу её жалко не было.

– Чья идея?

Если сейчас Марк скажет, что его…

– Моя, – выдохнула она.

– Значит, так. Мила, сейчас ты идешь на кухню. Думаю, найдешь её, и готовишь нам кофе.

– Я хочу присутствовать…

– Марш. На. Кухню.

Он не повысил голоса, но хватило интонации. Милослава подорвалась, испуганная его моральным давлением. В её глазах заблестели слезы. Правильно, девочка, поплачь лучше сейчас. Твои слезы помогут тормознуть его, не сорваться на откровенный мат и промывку мозгов. Причем, физическую. Милу ему тоже хотелось… проучить.

За идею.

Вот тебе и домашняя девочка, растущая под присмотром.

В тихом омуте кто там водятся?

Оба мужчины молча наблюдали, как она поднимается, растерянно смотрит на Марка и уже после этого, опустив голову, выходит из комнаты. Глеб видел, как она задерживается в коридоре, недоуменно осматриваясь и решая, где именно находится кухня. По итогу направление она выбрала правильное.

Глеб не зря отправил её на кухню – это самая дальняя комната от гостиной. Их разговора она не услышит.

В нем продолжала клокотать злость. Опасная и требующая выхода. Сиюсекундно…

Мужчина обернулся, нашел на столе пачку сигарет, достал одну. Где чертова зажигалка? Срочно требовалась доза никотина, хотя Глеб и подумывал бросать курить. Сколько можно травить организм?

– Чего ждем? – рыкнул он на племянника, который не сводил с него взгляда, точно Глеб был красной девицей на ярмарке. – Особого разрешения? Или… особого волшебного пенделя?

Марк сжал руки в кулаки и, сдерживаясь, не повышая голоса, также заинтересованный в том, чтобы его не услышала Мила, выпалил:

– Я видел, как ты смотришь на неё!

Опаньки…

Глеб сделал первую затяжку.

– Неужели? Интересно, и когда?

– Пару лет назад, когда ты приезжал сюда. Случайно засёк, как ты её фото рассматриваешь… А потом я и с Стасовым беседовал. Этот ублюдок хорошо запомнил того, кто ему пальцы ломал. Вернее, фигуру и голос. Это был ты, Глеб. Лично.

– А должен был ты! – бешено рыкнул Глеб, тоже не повышая голоса.

– Да! Мой косяк… Но я думал, Егор, получив от меня пи*лей в колледже, успокоится. Что на этом всё! А у тебя… – Марк достойно выдержал его взгляд, – Свои методы.

– Свои, – подтвердил Глеб, делая очередную затяжку.

Никотин не приносил облегчения, не унимал бушующую ярость в груди.

– Не спорю, эффектные.

– Вот и возьми на вооружение.

– Возьму.

– Я смотрю, щенок, ты совсем берега попутал…

– Нет, Глеб. Я хочу, чтобы она, – кивок в сторону коридора, – была счастлива. Хочешь откровенного разговора, дядя? Отлично! Я тебе его дам! Я давно понял, что этот долбаный брачный договор, имеет ноги из прошлого. Из вашего прошлого. Твоего и наших отцов! Честно пытался догнать, но хренушки. Впрочем, не удивлен, ты отлично работаешь. Ладно… Но ни я, ни Милка не хотим этого брака. Глеб, мне на ней жениться равносильно тому, чтобы уложить в постель родную сестру! Мила же клевая! И если бы не её Цербер, толпами бы за ней парни бегали.

Марк остановил свою пламенную речь, всматриваясь в его лицо, считывая его реакцию.

– Далеко пойдешь, – холодно заметил Глеб, удерживаясь от желания крушить мебель.

Толпами…

Парни…

Ну-ну…

– Она тоже в отчаянии. Отец ей продыху не дает. Она же не знает, что это ты оплачиваешь охрану и прочее. Кстати, Лебедь продолжает просаживать деньги в казино. При этом ущемляя Милку во всем. Одежду, мля, купит ей, а потом шлюхам своим же и отдает. Чеки тебе шлет. Прошаренный, сука.

Алашеев слегка заметно вздернул бровь. Ох, не зря Тойский-младший выдает ему эту информацию. Теперь он не сомневался: племяш отлично знает, что делает. И что говорит.

Кому – тоже.

– Он Милку в железной клетке держит. Шаг влево, шаг вправо… А всё валит на моего батю и тебя. Охренел совсем… Поэтому, когда Мила подошла ко мне с этой бредовой, по сути, идеей… И ты прилететь должен… – Марк встретился с его взглядом и выдержал его, не отвел. – Глеб, я готов ответить за свои действия. Только… чтобы она не видела и не знала.

– Защищаешь?

У Глеба непроизвольно дернулась верхняя губа.

– Оберегаю.

– Слишком много на себя взял…

– Что сдюжил.

Племяш держал удар достойно. Хоть по первости тушевался, и то, скорее всего, чтобы не посвящать Милославу в детали «подставы». Хотел сохранить с ней приятельские отношения.

Парень не учел одного.

Отношения Глеба к ней.

– Ну, давай, теперь финальные аккорды, племяш.

– В смысле?

– В прямом. План ты мне свой изложил, теперь я хотел бы знать: как, по-твоему, должна была закончиться сегодняшняя ночь?

Вот тут он замялся, снова потянув за ворот футболки.

– Несколько вариантов. Но я надеюсь на один единственный. Что тот взгляд на фото Милы не случаен. И я очень хочу верить, что не облажался.

Племяш не облажался.

Но об этом ему знать пока не надо.

– А где Марк?

В большом дверном проеме показался один лишь Глеб.

Мышцы живота Милы свело от страха.

В данной ситуации Марк мог выступить в качестве буфера.

– Уехал, – всё в том же прохладном тоне сказал Алашеев и целенаправленно устремил взгляд темных глаз на Милу.

Та поджала губы в нерешительности. И что теперь делать? Вернее, не так. Что теперь будет?

Ранее она видела Глеба Алашеева. Лет пять назад, а то и больше. Она плохо помнила ту встречу. Да и зачем ей это хранить в памяти? Осталось ощущение мороза по коже. Зато сейчас память услужливо подкидывала картинку…

Был август. Отец наорал на неё, сказав, что она нерасторопная маленькая дрянь, которая не в состоянии одеться быстро, когда от неё требуется. Мила расплакалась. Ничто не предвещало поездки, её никто не предупреждал. А тут в комнату залетел запыхавшийся отец, потребовал, чтобы она быстро одевалась, причем не в повседневное шмотье, а в «приличное… это… что я покупал». Мила, хлюпая носом и размазывая злые слезы по щекам, думала: когда именно? Но нашла легкие джинсы и красивую бирюзовую блузу.

Они ехали к Тойским. Всю дорогу отец рассказывал ей, как она должна себя вести, что говорить. Спорить – ни в коем случае.

– Ты правила этикета помнишь?

– Да.

– Смотри у меня.

Отец никогда её не наказывал. Пара оплеух – не в счет, но Мила его боялась до дрожи. Маму она плохо помнила. Та умерла, когда Миле не было и пяти лет. Не справилась с управлением и слетела с трассы. Сколько бы раз Мила не просила отца рассказать про маму, тот отмахивался. Наверное, до сих пор переживал. Странно другое – в доме почти не осталось её фотографий. Точно кто-то убрал. Или просто мама не любила фотографироваться, хотя и была очень красивой молодой женщиной. Мила смирилась с мыслью, что когда-нибудь потом, когда подрастет, она сама обо всем позаботится – узнает. Папа что-то скрывал. Эта мысль не покидала девочку.