Лариса Печенежская - Сны о прошлых жизнях

В правой руке Мохэ держал томагавк как знак своего достоинства и власти. Его деревянная рукоятка была украшена инкрустацией и бисером, а лезвие – символами, сделанными искусной резьбой. К томагавку был привязан женский скальп с длинными черными волосами.

Глядя на него, Жаисэ почувствовала, как по ее спине пробежал холодный озноб, а в сердце прокрался страх, и она еле сдержалась, чтобы не показать его.

Какое-то время они стояли не двигаясь, испепеляя друг друга взглядами, но вдруг в глазах Мохэ появилась презрительная насмешка, когда он обвёл ими тонкую, словно берёзка, фигуру девушки, скривив в пренебрежении губы и подчеркивая тем самым её слабость в сравнении с собой.

Не выдержав, Жаисэ непроизвольно сделала шаг вперед, будто кролик к удаву, – и в это мгновение Мохэ выбросил левую руку вперед, схватил косу, лежащую у нее на груди, и резко дернул её на себя. Не удержавшись на ногах от внезапности и боли, девушка практически упала ему на грудь. Пока она пыталась оттолкнуться, Мохэ переместил свою руку на ее затылок, а потом на шею. Она, как стальным обручем, прижала ее, лишая свободы действий. Лицо настолько сильно уткнулось в шею мужчины, что стало трудно дышать. Жаисэ попыталась отбиться от него ударами ног в голени, но он даже не дрогнул, только прошипел, как змея, ей на ухо:

– Остынь, дрянь! Когда ты сбегала из дома и выставляла меня на посмешище, вряд ли знала, с кем имеешь дело. Ты унизила и оскорбила меня своим пренебрежением. Я три дня ждал тебя здесь, хотя в долине считают, что я уехал к себе домой. За это время я накопил в своей душе много ненависти и готов ее выплеснуть на тебя, чтобы ты захлебнулась в ней и собственной шкурой прочувствовала то унижение, через которое я прошел по твоей вине.

Разве могут меня после случившегося уважать в собственном племени? С твоей легкой руки, как только новость о твоем бегстве из-за нежелания быть моей женой достигнет ушей других индейцев, я стану посмешищем и среди других племен. Даже за меньшие прегрешения виновные платили мне своей смертью. Но тебя я убивать не стану.

Я несколько дней буду насиловать тебя, а потом изуродую твое красивое личико так, что даже звери будут шарахаться от тебя, и ты никогда никому не докажешь, что это был я. Мало ли где ты шаталась все это время в лесах и кого там встретила. А я найду людей, которые подтвердят, что все эти дни я был далеко от тех мест, где была ты.

Обезображенная, с моим ублюдком в животе, ты будешь изгнана из племени, поскольку своим поступком обесчестишь не только мое, но и имена двух вождей, показав всем, что их слова и решения можно игнорировать и не считаться с ними, что не допустимо среди индейцев.

А я буду тебя преследовать, пока ты не попросишь пощады, и затем проявлю милость, сняв с тебя скальп, как вот этот, который висит на моем томагавке. Я принес его с собой, чтобы ты увидела в нем свое будущее. И брошу умирать в муках, а твоего ублюдка оставлю на растерзание зверям.

За время его устрашающей речи Жаисэ не произнесла ни звука, ни единым движением не показала своего отношения к ней. Она напряженно прислушивалась к голосу у неё в голове, который приказывал немедленно использовать имеющиеся у нее оружие и перенять инициативу.

Удивленный отсутствием реакции с её стороны, Мохэ попытался отклонить девушку от себя, чтобы увидеть ее лицо, – и это стало его непоправимой ошибкой. Жаисэ молниеносно выдернула из чехла нож, спрятанный под рубашкой, и неожиданно для воина со всей силы нанесла ему удар в грудь.

Мгновенная реакция позволила ему избежать прямого проникновения в сердце, но при этом он недостаточно быстро извернулся и неосторожно подставил под стальной клинок левое предплечье. Острое лезвие до кости располосовало мышцы от плеча до локтя, издав неприятный звук, и, соскочив, сделало глубокий надрез на верхней части бедра. Рассеченный надвое кожаный браслет упал на землю. По руке Мохэ обильно полилась кровь, за доли секунды пропитав низ рукава девушки.

Мохэ, отбросив томагавк, попытался правой рукой зажать края раны, но, испытав невыносимо резкую боль и, по-видимому, совсем обезумев от гнева, бросился на девушку. Однако слабость вследствие большой потери крови и легкое головокружение, по всей вероятности, снизили быстроту его движений по сравнению с ее реакцией.

Она отскочила в сторону, и Мохэ, схвативший вместо нее воздух, закачался и упал на колени. Его озверевший от неудачи взгляд остановился на томагавке, лежащем чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Жаисэ мгновенно проследила за ним и бросилась к томагавку. Но не успела она дотянуться до него, как почувствовала, что Мохэ сделал ей подсечку здоровой рукой, схватив за ногу.

Полетев всем туловищем вперед, она упала навзничь рядом с грозным индейским оружием, не в состоянии ни воспользоваться им, ни обезопасить его для себя, поскольку была обездвижена крепкой, как железо, рукой индейского воина. Всего пару секунд потребовалось Жаисэ, чтобы принять решение.

Неимоверным усилием воли она перевернулась на спину, заставив Мохэ на секунду выпустить ее ногу из руки, и пока он пытался восстановить захват, девушка другой ногой со всей силы ударила его по ране на руке. Наверное, боль была настолько сильной, что Мохэ на несколько минут потерял сознание, что дало Жаисэ возможность вскочить, отбросить томагавк подальше в кусты, подобрать упавший нож и усесться ему на ноги, прижав стальное острие к мужскому достоинству.

Когда Мохэ пришел в себя и открыл глаза, он было попытался освободиться, но Жаисэ, надавив на нож, не позволила ему этого сделать. Немного подавшись вперед, чтобы видеть его глаза, она, задыхаясь, произнесла:

– А теперь послушай меня, горе-жених. Даже если бы ты был последним мужчиной на Земле, я бы не вышла за тебя замуж. Ты храбрый воин, хорош собой, но человеческого в тебе настолько мало, что ты очень часто забываешь о том, что не зверь. Впрочем, в тебе звериного даже больше: ты жестокий, кровожадный и мстительный.

Наслышана я также, каков ты как мужчина в постели: о твоих садистских наклонностях, о том, как ты унижаешь женщин и издеваешься над ними не только физически, но и морально. Я бы лучше умерла, чем стала твоей женой. Но твоей голове этого не понять, так как разум твой ослеплен любовью к самому себе, завышенным самомнением о собственных достоинствах, которых на самом деле нет, и высокой оценкой своих качеств, которые дальше поля битвы ни на что другое не распространяются.

Я даже не хочу тратить на тебя такое сильное чувство, как ненависть. Тебе достаточно моего полного презрения, и оно будет постоянно с тобой, как и шрам, который останется на твоей руке и ноге от моего ножа. Каждый раз глядя на него, ты будешь вспоминать о том, что женщина не захотела тебя как мужа и любовника, не увидела в тебе человека и победила в тебе воина. Я дарю тебе твою никчемную жизнь и память о сегодняшнем дне, потому что не хочу становиться убийцей даже такого ничтожества, как ты. Живи, как раньше, если сможешь.