Елизавета Крестьева - По ту сторону пропасти

Из-за этого она вот уже пол-лета просидела в городе. Вот и июль уже за пыльным окном, которое всё недосуг помыть… И даже день рождения так и остался неотмеченным, незаметно улетел в жаркое марево последним июньским днём. А ведь они с девчонками на её «денюху» всегда собирались у Ирки на поместье, и всё проходило буйно и весело, как любила Нина.

Она вообще была бесшабашно весёлой… Когда-то.

Но всё изменилось. Как-то резко, болезненно изменилось, словно жизнь взбрыкнула, как норовистый конь, и Нина, беспомощно молотя по воздуху руками, глупо вывалилась из седла в придорожную пыль.

Её Анька изменилась. Стала почти неземным, потусторонним для Нины существом. Счастливым… Настолько счастливым, что Нина совершенно перестала её воспринимать. Это было так неожиданно больно, что ошеломлённая Нина задыхалась, как выброшенная на берег рыба. Когда они обе были одиноки и предоставлены самим себе, всё шло нормально, сложности и перипетии непростой жизни подруги отзывались сочувствием и состраданием в Нининой душе. Она спешила на помощь, она была нужна. Вместе они справлялись. Со всем справлялись. Справились и с нелёгкой Аниной любовью. И вот, теперь, Аня замужем, на поместье и ждёт ребёнка…

А Нина… а Нина… а где, собственно, Нина?.. Кто это вообще?..

Нина не выдержала и всхлипнула. Плечи свело острой тоской. Она прижала мокрые пальцы к горячим глазам и замерла, внутренне схлестнувшись сама с собой в жестокой схватке. Схватка, как всегда, получилась бурной, но короткой. Нина закрыла кран, вытерлась. Ком сброшенной одежды полетел в машинку.

С неестественно прямой спиной она вышла из ванной.

Похоже, опять она не поедет завтра в Родняки…

Гравий чуть слышно хрустел под колёсами глянцево-чёрного «Ягуара», который мягко прокрался на крытую мощёную площадку, обсаженную живой изгородью из туи, и пристроился около весьма женственной машины электрически-синего, режущего глаз колера.

Мама дома, подумал Григорий и слегка нахмурился, побарабанив пальцами по кожаной оплётке руля. Это странно и не очень-то кстати. А, ладно, что-нибудь сообразим…

Мать встретила его в дверях, как всегда, величественная, пахнущая жасмином и уверенной женской силой.

Иногда при виде матери Григорию вспоминались строки из Руставели:

Как прекрасное алоэ в золотых садах Евфрата,

Восседала на престоле та, чьи брови из агата.

Как рубин, уста горели, лик был светел, как кристалл,

Ни один мудрец афинский красоты такой не знал .

Кто бы дал больше сорока этой роскошной женщине? А ведь ей за пятьдесят…

– Григорий, ну, наконец-то! Ты что так долго? Почему не отвечал на звонки?

Вот попробуй, скажи ей, что телефон специально выключил, чтобы не доставала… Опять придётся врать…

– Мам, я же говорил. Мы с друзьями искали приличное недорогое кафе – дипломы обмыть. А телефон разрядился – я про него забыл.

– Мы уже говорили об этом, Гриша, – с чуть заметным, еле уловимым оттенком недовольства, сказала мать. – Если бы ты попросил, хотя бы намекнул нам с отцом…

– Мамулечка, это не обсуждается, – он быстро поцеловал бархатистую смуглую щёку и чуть потёрся о неё своей. Это всегда действовало безотказно. Тамара Георгиевна улыбнулась и заметно расслабилась, смягчились черты красивого властного лица. Возраст и прекрасный уход сообщали этому лицу тончайший налёт аристократизма, словно патина – старинной бронзе. Царица Тамара, одним словом…

Они вместе вошли в просторный холл белого особняка в стиле «таунхаус». Перетекающие друг в друга жилые уровни, сложная геометрия стен – одна из них и вовсе напоминала наполненный ветром парус, плоская крыша – непременный атрибут современности, балконы и террасы с лёгким металлическим ограждением, и, конечно – стекло, много, много стекла. Расстарались архитекторы, выписанные аж из Германии. Над ландшафтом трудились свои, местные. Отец Григория и дизайнеров выписал бы откуда-нибудь из Европ, да вот климатические условия подкачали… Приморье – хоть и самый южный в России регион, отнюдь не баловал своих жителей мягким покладистым климатом. Поэтому Эдуарду Михайловичу Геловани, основателю и владельцу крупного приморского банка «Восток», скрепя сердце, пришлось довериться всего лишь самой престижной владивостокской фирме ландшафтного дизайна. На вкус Григория, и без того маленький участок в десять соток был чересчур отягощён хвойниками и камнями, что только подчёркивало довольно холодный облик здания и его чужеродность окружающей – гораздо более скромной, природе.

Но кто бы Григория спрашивал…

Он с детства мечтал стать архитектором и ландшафтным дизайнером, разводить породистых лошадей, но родители ничего не хотели об этом слышать. Правда, орловского рысака ему всё же подарили, в честь окончания лицея с золотой медалью, но коня приходилось содержать на частной конюшне в двадцати километрах от города; так что видеться с любимым Раджой и заниматься с ним удавалось редко, от случая к случаю… По вечерам в глухой тоске он смотрел на городские огни за окном и вспоминал, как ветер свистит в ушах, и кружится от лихого счастья голова, когда он несётся верхом на коне по полю, почти распластавшись по могучей чёрной шее. Как ему хотелось порой жить в конюшне и спать на охапке соломы рядом со своим любимцем!..

Но Григорий рос воспитанным, неконфликтным и послушным парнем. И с затаённой грустью, после окончания лицея поступил на юридический и проучился три курса, прежде чем окончательно возненавидел юриспруденцию. И себя самого заодно. Его мягкость и, как он небезосновательно считал, бесхребетность, требовали срочного вмешательства.

Впервые в жизни, холодея от страха, он предстал перед всемогущим отцом и заявил, что хочет в армию, а ещё лучше на флот. И прежде чем Эдуард Геловани, который уже начал подниматься угрожающе из-за массивного рабочего стола чёрного дерева, успел хоть что-то сказать, Григорий, насколько мог хладнокровно, напомнил, что все его предки по мужской линии со времён Екатерины служили офицерами в русской армии, прадед погиб командиром батальона в Великую Отечественную, а дед служил во флоте и остался в Приморье после службы. И он, Григорий, хотел бы быть достойным своих предков.

После этого, смиренно потупив глаза, он добавил, что нуждается в большей самодисциплине и организованности, хочет укрепить тело и закалить дух. А после службы закончить университет.

Он хорошо подготовился, и почти наверняка знал, что сумеет убедить отца. Он поставил на отцовское тщеславие и фамильную гордость. Ведь как благородно господин Геловани будет смотреться в качестве отца, не только полностью обеспечившего сыну будущее, но воспитавшего его в духе пламенного патриотизма и любви к Отечеству, ныне снова очень модных во всех слоях общества!..