Мила Дрим - Нежный плен

– Я не верю, – сорвалось с её губ, и Леонардо, резко повернув голову, посмотрел прямо на Годиву. Не верит? В поисках какой-либо женской уловки, мужчина всматривался в лицо девушки, но ничего, кроме искреннего выражения и переживаний, не обнаружил.

– Ты предпочитаешь не верить своим покойным родителям? – задал вопрос Леонардо.

Годива переменилась в лице. Она не хотела думать о своих родителях плохо. Но и о Леонардо – тоже. Вся душа ее противилась этому. Девушка собралось, было, ответить, но воин, опередив её, произнес:

– Это в прошлом, Годива. В моей прошлой жизни, о которой я предпочитаю не помнить.

Годива смотрела на Леонардо. Суровое, мужественное лицо не выражало никаких эмоций, кроме как львиной расслабленности. Но девушка чувствовала – только сама до конца не могла понять, что, какие – то эмоции, исходящие от мужчины. Его было очень трудно понять, и еще сложнее – прочувствовать.

– А я часто вспоминала, как ты спас меня. И совсем не хочу этого забывать, – ответила Годива.

Вот он, тот самый разговор, который Леонардо предполагал, что скоро случится. Пришло время. Мужчина, устремив твердый взор прямо в голубые глаза, источающие нежный взгляд, произнес, отчеканивая каждое слово:

– Годива, ты должна понимать, что тот случай ничего не меняет для тебя. Тогда – ты была маленькой девочкой, которую я, по чистой случайности, спас. Этим человеком мог оказаться кто угодно. Я просто проходил мимо. Прошло 13 лет. Сегодня – ты мой трофей, моя пленница, саксонская женщина, которая принадлежит нормандскому льву.

Его голос был холодным, без капли теплоты в нем. Внезапно, кожа Годивы покрылась мурашками. Не согревал даже костер. Стало резко не по себе. Удивительно, еще минутами ранее, девушка нежилась в тепле. Она понимала, что причина этих перемен – в том тоне, которым Леонардо заговорил с ней. Не стала спорить, противостоять. Хотя в груди кольнуло от боли и обиды. Не в природе Годивы было вести себя так. И все же, грустно улыбнувшись, тихо сказала:

– Ты думаешь, что я посмею кому-либо рассказать об этом? Если ты не хочешь, никто не узнает. Но зачем ты говоришь мне о том, что я и так не забывала? Я ведь помню, что теперь – твоя пленница. Я не жду, что ко мне будет какое-то особое отношение по причине того, что когда-то мы были знакомы.

Годива лукавила, только и сама того не знала. В самой глубине души она хотела именно этого – чтобы Леонардо отнесся к ней по-особенному. Нет, ни как к красивой женщине (о своей красоте Годива пока еще и не знала, не догадывалась), а как к старому, доброму другу.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – раздался голос Леонардо, – потому что, по прибытию в замок, я намерен подыскать тебе мужа.

Его слова вызывали у Годивы смятение. Не ожидала, не представляла, что такое может случиться с ней. Не сразу сумела заговорить – в горле мешал образовавший ком. Девушка с трудом сглотнула. Затем, наконец, произнесла:

– Разве обязательно мне выходить замуж? Я бы предпочла найти убежище среди стен монастыря.

Леонардо прошелся оценивающим взглядом по чувственному лицу Годивы – плавные черты, большие, выразительные глаза цвета ясного, летнего неба, зазывающий к поцелуям, рот. И эта кожа – светлая, без изъянов, которая не нуждалась ни в белилах, ни в румянах. Это было чисто наблюдение человека, искушенного в красоте женщин.

– Тогда святым отцам придется нарушить свой целибат, – удивительно зло процедил Леонардо, отчего Годива вздрогнула, и мужчина добавил:

– Место женщины – в доме. Рожать детей, а не запираться вдали от мира. Поэтому, будет так, как я сказал.

Годива, ощущая все нарастающую тревогу в груди, спросила:

– У меня не будет права выбора?

– Выбора? – усмешка поползла по смуглому лицу воина. – Скажи, разве саксонских женщин прежде спрашивали, за кого хотят они выйти? Нет. За них решали родители или опекун. Так же, как и нормандских женщин. Я не твой родитель, но на роль опекуна сгожусь. Это даст тебе много преимуществ, Годива. Претендентов на тебя будет немало, я уверен, но зная, кто я, останутся лишь достойные.

Леонардо говорил с твердой уверенностью. Знал, так и будет. Не всякий осмелится свататься к Годиве – ведь, в случае несерьезных намерений, человека ожидало наказание от самого нормандского льва. Тот же, кто не побоится, будет мужчиной смелым и серьезным. И пусть будет молодым – под стать белокурой саксонке. Леонардо не сомневался – это не затянется более чем на пару месяцев. Так будет лучше для всех. Он освободится от этого груза, забудет и пойдет дальше – своей дорогой. С Годивой им было не по пути.

Годива приняла решение Леонардо с достоинством. Хотя слова его больно ранили её, она постаралась не выдать своих чувств. Не стала девушка ни умолять, ни выпрашивать – понимала, что не имеет права, что мужчина, на которого она сейчас смотрела, не был уже тем юношей. Просто… все эти годы, в её снах и мечтах, Леонардо оставался героем, спасителем, и теперь, было грустно от того, что они снова расстанутся. Словно, она совсем недавно обрела что-то родное, с которым вынуждена, будет попрощаться – теперь уже навсегда.

Больше они не говорили. Годива, погруженная в размышления, устремила свой взор на костер. Оранжево-синие языки пламени, танцуя, то сливались, то распадались на части, издавая треск, выбрасывая в воздух серый пепел. Не станет ли пеплом её жизнь? Что её ожидало впереди? Девушка не знала. Все, что было во власти Годивы – прошептать молитву и попытаться уснуть.

Небольшой конный отряд, миновав поле, приблизился к черному пепелищу. Не осталось ни стен, ничего, что свидетельствовало о том, что днями ранее здесь возвышался деревянный замок. Высокий, тонкокостный блондин, грациозно спрыгнув с белого коня, шагнул на место своего прежнего дома. Пнув сапогом черную головешку, молодой мужчина сжал кулаки. Ноздри на лице блондина стали раздуваться, говоря о разрастающемся гневе. Обведя взглядом все пространство, Эрик прокричал в прохладный, осенний воздух:

– Годива!

Один из воинов приволок седовласого слугу. Эрик без труда узнал в нем управляющего, верно служившего своим господам все эти 30 лет. В два шага оказавшись рядом с ним, молодой мужчина вцепился в поношенную рубаху старика.

– Где моя сестра? – прошипел Эрик.

– Её забрали, – Уорик попытался говорить уверенно, но злой взгляд молодого господина пугал его. – Нормандский лев.

– Забрали? Нормандский лев? Это проклятое отродье? – Эрик с силой встряхнул старого управляющего, а потом и вовсе отшвырнул его в сторону. Уорик завалился на бок, прикрывая голову руками. Блондин равнодушно отнесся к страданию слуги. Он, перешагнув через него, вернулся к другим всадникам.