Оксана Темникова - Любовь во времени. Часть I

Волны с диким ревом рушились на откосы скал, стремясь найти брешь в их неприступности и вырваться на свободу. Много веков идет эта немая битва – битва добра и зла, любви и ненависти. Но исход ее предрешен свыше и только Богу известен конец этой битвы за стойкость, за правду, за свободу и за любовь. И кромешной тьме суждено быть свидетелем и начала и конца.

Виконт Анри, с недавнего времени ставший герцогом де Фронтане, сидел в молчаливой неподвижности. И только треск бревна в камине вторгался в гробовую тишину замка. Взгляд черных глаз, исторгая злобу и ненависть, не моргая смотрел на языки пламени: «Вот так горит моя душа – душа бастарда, порожденная греховностью отца и по иронии судьбы попавшая во властные руки Людовика XIV»

С шестнадцати лет он исправно служит королю шпагой и верой. За его спиной война за право Францией владеть Испанскими Нидерландами. Это его первая война, на которую он шел с мальчишеской одухотворенностью, гонимый стремлением биться на смерть во славу короля. Если бы он знал, что изуродованные тела, исковерканные души, муки адской предсмертной агонии, порожденные полем брани, будут преследовать его во снах. И все эти смерти всего лишь за клочок земли, якобы по праву принадлежащий Марии Терезии – королеве Франции. Ахенский мир положил конец этой войне, но не избавил Анри от последующих кровопролитий во имя короны. Шестилетняя затянувшаяся франко-голландская война окончательно закалила в нем жестокость и бесстрашие. Виконт Арни, не боясь смерти, врывался в самую гущу военных событий, в адское месиво окровавленных бесформенных тел, изуродованных пушечными ядрами. Возможно поэтому, любопытства ради, смерть обходила его стороной, наблюдая и выжидая своего часа. Но он умирал в душе бесконечно много раз, теряя очередного своего боевого товарища. Арни мечтал только об одном – не быть больше никогда пешкой в политических играх.

Но, отменив Нантский эдикт, Людовик XIV разрушил хрупкий религиозный мир во Франции, стремясь полностью искоренить протестантство. Для уничтожения, спасающихся бегством гугенотов, он призвал многих своих поданных, отличившихся в бою, включая и незаконнорожденного отпрыска ветви де Роган, восстановив его в титуле герцога де Фронтане, дарованным когда-то Генрихом IV его деду. Глубоко травмированный в детстве издевками, как незаконнорожденный отпрыск от блудного семени отца, Арни душой не принял титул герцогства, но внешне сохранил бесстрастность перед лицом короля. И вот теперь Арни – герцог де Фронтане в этом замке на скалистом берегу пролива Ла-Манш, вынужденный ловить спасающихся бегством в Англию гугенотов и отправлять их на казнь, а сопротивляющихся убивать лично. «История помнит победителя, а не путь к победе!» – герцог иронично усмехнулся, вспомнив фразу короля.

– Мои руки по локоть в крови, – выдавил он сквозь стиснутые душевной мукой зубы. Герцог отвел взгляд от огня и посмотрел с презрением на свои сжатые кулаки. «Смогу ли я когда-нибудь смыть эту кровь?» – подумал он, откинувшись в кресле и вытянув промокшие ноги поближе к огню. Сегодня ночью были задержаны гугеноты, притаившиеся в гроте в ожидании хорошей погоды. Но шквалистый ветер, проливной дождь и бушующее штормовое море не позволяло им быстро покинуть берега Франции. Двое мужчин и женщина были задержаны и отправлены в Париж. Что их ждет дальше он запрещал себе думать. Возможно рабство на королевских галерах, а может и казнь. Но он благодарен Богу за то, что никто не оказал сопротивление и не пришлось убивать их самому. «Лживый трус, неужели, отправив их на королевский суд и не убив лично, ты не повинен в их смерти? Ты тешишь себя ложными иллюзиями» – шептала ему совесть. Он посмотрел на недопитую бутылку вина, стоящую на полу рядом с креслом, и брезгливо поморщился. Даже чувство опьянения в последнее время не притупляло растущее сомнение в правильности своих действий.

«Нет, не смей так думать, – оборвал он себя, делая очередной глоток вина из бутылки. – Они отреклись от истинной веры, а значит отреклись от короля. Они предали Францию… – продолжал он нагнетать в себе ненависть, притупляя совесть.»

– Черт, да будь проклят этот мир! – прорычал Герцог и в прыжке разъярённого зверя подскочил к камину, швырнув в его раскаленное чрево не допитую бутылку. – Что мы делаем… договариваемся с Богом? Или торгуемся с дьяволом?

– Ваша светлость, прошу прощения, что отвлекаю вас, – промямлил, держась на безопасном расстоянии Луи, преданный дворецкий этого замка и состарившийся в его стенах.

– Говори… – не глядя на дворецкого рявкнул герцог.

– Пришли солдаты с дозора. Они нашли еще одну беглянку. Спрашивают вашего указания, что с ней делать.

– Пусть запрут в башне. Хотя нет, стой, пусть приведут ее сюда.

Он с раздражением скинул с плеч все еще влажный плащ и швырнул его в кресло. Заросшее щетиной лицо в сочетании с черными как смоль волосами, взъерошенными непогодой, сжатым в презрении ртом и метающим молнии взглядом напоминало маску дьявола. Этот образ преследовал его всю жизнь. «Маленький дьяволёнок… бесовское отродье… исчадие ада… сатанинский выродок» – вот какие определения своей личности он всегда получал в детстве. В юности и зрелости они трансформировались в томные воздыхания девиц: «Дьявольски красив… безбожно грешен… завораживающе опасен, как сам сатана…»

Блики от огня, хаотично гоняющиеся друг за другом по пустым и холодным стенам замка, дополняли его дьявольский образ. Пламя лизало бездонную черноту глаз. Высокая и военно-натренированная фигура герцога замерла в ожидании очередной жертвы закона. Он напоминал хищника, играющего мышцами, готового к роковому для добычи прыжку. «Когда же закончится эта ненавистная ночь?» – думал Арни, до боли стискивая челюсть.

Двое дозорных привели беглянку, точнее притащили неподвижное тело и швырнули его к ногам герцога.

– Вставай и моли Бога, чтоб он забрал твою душонку без страданий, – огрызнулся один из них, пнув трофей по ноге. Ответом был лишь слабый стон.

– Оставьте нас… – рявкнул герцог, махнув им рукой.

Арни брезгливо посмотрел на сжавшееся в комочек тело в позе эмбриона. «Совсем дитя… – подумал он, – если бы не спутанная копна длинных мокрых волос, то ее легко можно было бы принять за мальчишку». Черты лица девушки были скрыты рукой, прикрывшей голову в непроизвольном порыве защиты. Так же он не мог видеть безумного взгляда огромных глаз, полных боли, страха и не понимания. Но он чувствовал исходящий от нее липкий ужас ожидания смерти.

– Встаньте. Произнес он, поморщившись от грубости собственного голоса.

Скинув с кресла плащ, он сел, скрестив вытянутые ноги. Напряжение герцога выдавали лишь побелевшие пальцы, душившие ручки кресла и игра желвак на смуглом лице.