Биби Истон - Рыцарь

– Ну, может, и не размажет, – сказала я. – Кажется, наци как раз были заодно с японцами в той войне?

– Ага, но я-то еще и наполовину черная. – Джульет пихнула меня в плечо, отчего я снова шлепнулась навзничь на черный нейлон. Мы обе заржали, я оттолкнулась, подпрыгнула и снова села.

Я ужасно любила Джульет. Она была такой искренней, яркой и бесстрашной. Когда я хотела быть сильнее, храбрее и круче, я всегда пыталась изображать ее.

Когда мы отхохотались, Джульет легла на бок и спросила:

– А как насчет Ланса? Может, он мог бы провожать тебя к шкафчику? И защищать от Скелетона.

– Может, и мог бы, если бы надел костюм супергероя.

Ухмыльнувшись, Джульет сказала:

– Он каждый день таскает тебя на плече, как пещерный человек. Я уверена, он защитил бы тебя от Скелетона. Видно же, что он мечтает затрахать тебя до потери пульса.

– Заткнись! – Я чувствовала, как по моему лицу растекается глупейшая улыбка, и я краснею до ушей. – Если бы он хотел… Ну, сделать это , разве он не попытался бы меня поцеловать? Я уже думаю, может, я просто не в его вкусе? Может, ему нравятся девочки с розовыми волосами и серьгой в носу?

И с сиськами.

– Да ты просто дура! Ты на себя посмотри! И если до Ланса еще не дошло, что ты хочешь его здоровый член, значит, он просто такой же идиот, как и ты!

– Вввву-у-у-у-у! – взвыла я, пихая Джульет в плечо так же, как она меня. Завизжав, она перехватила мою руку повыше локтя, увлекая меня за собой.

Мы барахтались, подпрыгивали, ржали и фыркали, как два тюленя, пока Джульет внезапно не завопила:

– Боже! Я знаю, в чем проблема! Биби! А что, если у Ланса есть подружка???

Смех замер у меня в горле, и Джульет, увидев мою реакцию, тоже затихла. Единственным звуком, оставшимся от нашей возни, был тихий скрип качающихся пружин. Я судорожно перебирала в голове все свои разговоры с Лансом в поисках каких-нибудь пропущенных признаков его подружки.

Как может у такого крутого парня не быть подружки? Я уверена, она какая-нибудь модель тату, или танцовщица экзотических танцев, или шпагоглотательница на ярмарке.

– Я могу у него спросить. – Джульет с сочувствием смотрела на меня своими черными миндалевидными глазами, густо обведенными черной подводкой, чтобы скрыть тот факт, что она повыдрала себе почти все ресницы. Она и брови тоже почти все повыдрала и закрашивала их тем же черным карандашом, а еще у нее было несколько залысин на затылке. Но об этом никто не знал, кроме меня.

– Нет! Господи, ты что! Даже не смей!

– Точно? – Джульет села, раскинув по плечам длинные черные волосы. – А что, если у него все же есть подружка? Разве ты не хочешь это узнать?

– Да… Нет… Не знаю! – Я инстинктивно протянула руку и вытащила из ее волос сухой листок. Мне всегда так хотелось иметь длинные прямые волосы. Как у моих Барби. Барби были стандартом красоты, на котором я выросла, а я была ну совсем не похожа на этих сволочей. У меня были рыжеватые, волнистые и тонкие волосы, которые отказывались расти ниже плеч. Кожа была покрыта коричневыми веснушками и шрамами, потому что я все время куда-то падала и меня кусали все дурацкие собаки, которых я просто должна была погладить. И у меня не было никаких телесных выпуклостей, как у Барби. Вообще никаких проклятых изгибов.

Крошечный рот Джульет изогнулся в зловещей усмешке:

– Я завтра же у него спрошу.

– Нет! – завизжала я. – Нет! Я сама! Я сама! Пожалуйста, ничего не говори ему!

– Ты собираешься спросить Ланса Хайтауэра, есть ли у него подружка? Да не плети!

– Да! Я клянусь!

Джульет сделала большие глаза, и тут мы услышали безошибочное чихание и треск приближающегося старинного «шевви».

– Я так понимаю, на обед ты не остаешься.

Джульет так просияла при виде подъезжающего к нашему дому автомобиля, как будто это был белый лимузин с обручальными кольцами на крыше. На самом же деле это был старый потрепанный «Корвет» 1980 года с мигающими фарами, такая классическая спортивная машина, кричащая: «Охотник за девочками».

Уж я-то знала. Мой отец, посвятивший жизнь пьянству, игре на гитаре, паранойе, обсессии на новостях и чистке оружия, научил свою единственную дочь всему, что сам знал об американских крутых машинах. К двенадцати годам я могла назвать марку, модель и год выпуска любой американской спортивной машины. Кроме этого, я могла сказать, что 1980 год был дерьмовым годом для «Корветов». После бензинового кризиса 70-х они как раз в этом году выпустили новый малообъемный двигатель, который не мог въехать на гору без того, чтобы кто-нибудь не подталкивал его сзади.

Машина была старой, но не такой, как взрослый мужик, сидящий за рулем. Я понимала, что Джульет положена доля отеческого внимания, но Господитымойбоже.

Хоть я и кривилась на его облезлую бородку и обвислые джинсы, Тони не был так уж плох. Ну, в смысле он всегда был страшно рад видеть Джульет, и это, наверное, было мило, и он всегда с готовностью подвозил нас куда-нибудь, и это было удачно, потому что я жила так далеко от нашей школы, что туда даже не ходил автобус, на котором я могла бы ездить.

Единственной причиной, по которой меня вообще записали в Старшую Школу Персикового Округа, было то, что моя мама преподавала там искусство в начальных классах. Когда я была маленькой, она решила, что будет суперудобно брать меня с собой на работу вместо того, чтобы отдавать меня в начальную школу по соседству, – и наверняка до сих пор жалела об этом решении. Я вечно влипала в какие-то неприятности, пролезая в классы других учителей и воруя там рисовальные принадлежности, которыми потом раскрашивала свои волосы, напоминая Радужного Пони.

Спустя десять лет я все еще ходила в ту школу, только теперь уже в старшие классы, которые заканчивались на два часа раньше, чем уроки в начальной школе. Без автобуса, на котором можно было бы вернуться домой, у меня были следующие варианты: а) проводить остаток дня, сидя на тротуаре в ожидании, пока мама подберет меня, б) подделать записку и поехать на автобусе к кому-нибудь в гости и в) поехать домой с Джульет и Тони на его уродской машине.

Пойти в школу пешком даже не рассматривалось. Я однажды попробовала. Я приперлась туда через час, вся взмокшая, с натертыми ногами и обожженная солнцем до черноты. Пять километров – это гораздо больше, чем кажется, если идти надо в горку и ты тащишь на себе книжек больше собственного веса.

Мы с Джульет вышли из леса и распрощались. Я крепко обняла ее и помахала Тони, прежде чем уйти в дом.

Наш дом больше напоминал коробку, чем нормальный дом. Четыре стены и простая А-образная крыша – ни террасы, ни балконов, ни завитушек. И, что было важнее всего для моих родителей, – никаких соседей.