Бонни Камфорт - Отказ

– Это просто простуда, – выдавила я.

– Как бы мне хотелось быть сейчас с тобой!

– Мне тоже, – сказала я, но теперь это была уже неправда. – Мам, я уже действительно хорошо себя чувствую. Это же простой вирус.

Она сообщила, что дела в магазине идут хорошо, у соседей кошка попала под машину, а отцу в связи с его артритом прописали курс физиотерапии. Звук ее голоса успокаивал меня, ведь я знала, что несмотря ни на что она любит меня и всегда готова помочь.

Потом я разогрела суп и съела его прямо из кастрюльки на кухне. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивал мой впалый живот с выпиравшими по бокам костями. Выглядело все это неутешительно.

Сидя на кухне, я рассматривала мамин фарфор в кухонном шкафу из светлого дерева. Огромная посылка прибыла из Бендона через неделю после того, как я переехала сюда. Я надеялась, что это набор для камина или садовый инвентарь, который был мне очень нужен. Когда я увидела вазу, я просто упала на стул и долго не могла отвести от нее взгляд.

Это была английская ваза из тонкого белого фарфора с маленькими красными цветочками, с ободком из золота. Мама долго копила деньги на этот сервиз, экономя на хозяйстве. На дни рождения, Рождество, Пасху и День Благодарения она выставляла его на стол и мыла его потом только собственноручно.

Это был прекрасный подарок, и я была глубоко тронута. И еще я чувствовала себя виноватой за то, что принимаю в подарок самую драгоценную для нее вещь. Такой подарок обязывал ко многому. Она рассчитывала, что я приглашу ее к себе, устрою званый обед, на котором продемонстрирую сервиз.

Я встала на стул, достала тарелку и стала ее рассматривать. Я ощущала исходящее от тарелки тепло. «Но ведь она должна быть холодной, – подумала я. – Тонкостенный фарфор. Сделанный из костного пепла. Чьих костей? Животных? Людей? Какой он красивый, этот фарфор, – мамин фарфор».

Внезапно я поднялась и поставила тарелку на место. За два прошедших года я ни разу не воспользовалась сервизом.

Лежа в постели, я размышляла о последнем сеансе с Ником, о том, как он описывал свою мачеху. Почему она бросила их и никогда больше не поддерживала с ними отношений? Что он скрывал от меня? А его отец и родная мать, коли на то пошло? Почему она покончила с собой?

На следующий день раздался звонок в дверь, и посыльный вручил мне синюю кобальтовую вазу с пышными красными хризантемами. Думая, что это от Умберто, я радостно расписалась, поставила ее на стол и только потом взглянула на карточку.

– Надеюсь, причиной болезни не были мои слова. Поправляйтесь. Ник. – прочитала я.

Удивленная и встревоженная, я бросила карточку на стол. Ему было известно, где я живу. Он потратил на цветы для меня сотню долларов. Как я теперь должна поступить? Побродив по комнатам, я достала свои записи по больным с пограничным состоянием, вернулась в постель и позвонила Захарии.

– Я начинаю беспокоиться, – сказала я ему. – Я не хочу отчуждения, но думаю, что мне следует позвонить ему и сказать, что не принимаю таких дорогих подарков от пациентов.

Захария согласился.

– Еще раз подчеркиваю – никаких контактов с ним у вас дома. Если он захочет поговорить с вами, это должно происходить только у вас в кабинете.

– Вы думаете, у него есть мой номер телефона?

– Если у него есть ваш адрес, то весьма вероятно, что и номер телефона ему известен и, может быть, уже давно. Но это не означает, что он этим злоупотребит. У большинства моих пациентов есть и мой домашний адрес, и номер моего телефона. Теперь у вас есть прекрасный повод прямо поговорить о его навязчивости, а это очень важно.

– Спасибо.

Мы договорились о встрече через две недели.

Ник сначала очень обрадовался, когда услышал мой голос, но потом до него дошел смысл того, что я говорю.

– Я. хочу сделать вам приятное, а вы еще на что-то жалуетесь.

– Я не желаю, чтобы наши взаимоотношения переходили определенные рамки.

– Эй, док! Вы больны, а я пытаюсь вас подбодрить, вот и все.

Он бросил трубку. Хотя я поступила правильно, меня беспокоила мысль, что этот разговор нарушит хрупкое равновесие в наших взаимоотношениях.

Вечером меня разбудил лай Франка у входной двери. Плохо соображая после снотворного, я сидела на кровати, а сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда я услышала голос Умберто.

– Сидеть! Отстань от меня! – Минуту спустя он вошел в комнату.

– Как ты сюда попал? – мой голос напоминал карканье.

– Бросил конференцию. Решил поухаживать за тобой.

– Как это мило с твоей стороны.

– Ты сегодня что-нибудь ела?

– Литр яблочного сока и два тоста.

Он тут же принялся за дело. Через час я уже поглощала вкуснейший омлет с грибами и шпинатом.

– Может со мной кто-нибудь сравниться?

– Тебе нет равных.

– А кто такой Ник?

– Надоедливый пациент, который пытается играть не по правилам, – отмахнулась я. – Поверь, между нами ничего нет.

– Прекрасно. Тогда давай выбросим цветы.

– Делать это совсем необязательно, они такие красивые, и я уже сказала ему, чтобы больше он этого никогда не делал.

– Но они мне не нравятся. Можно?

– Прекрасно. Выбрасывай. Лучше бы он не приезжал.

Пока Умберто прибирал на кухне, я оставалась в постели. Я воображала, какие сцены ревности он будет закатывать мне после свадьбы, какие споры у нас будут возникать по поводу воспитания наших будущих детей. Это уже серьезно. Я была воспитана в традициях Унитарной церкви, причем в этом вопросе отец одержал верх над матерью, которая принадлежала к Епископальной церкви. Он посмеивался над мамиными священниками и предупреждал меня, что не следует выходить замуж за человека, если его религиозные воззрения не совпадают с твоими. Я сердилась на отца за то, что он обижал маму, но когда выросла, оценила его советы. Я сама была свидетельницей того, как несколько браков распались из-за религиозных разногласий.

В эту ночь я не могла заснуть, потому что мне было трудно дышать. Я ругала себя за то, что сразу не начала принимать антибиотики. После перенесенной в детстве пневмонии легкие у меня были слабые.

Утром по предписанию доктора из аптеки прислали лекарства. Когда я выбрасывала пакет, то на дне мусорного ящика увидела несколько ярких красных цветов. Меня вдруг охватила грусть. Бедняжка Ник. Ему было так трудно, все он делал по-своему.

Я полностью отдалась во власть Умберто. Он стряпал, приносил мне новые фильмы, менял постель, массировал мне ноги. Удивительно приятно, когда за тобой ухаживают, как за ребенком, но в то же время меня раздражала собственная беспомощность, и я с нетерпением ждала, когда смогу вернуться к своему обычному образу жизни.

Умберто говорил, что ему очень нравится моя беспомощность, потому что я принадлежу только ему и не могу никуда удрать.