Лариса Барабанова - Лёгкая

Маргарита Тимофеевна, например, очутилась в палате номер 20 с шестым по счету выкидышем. Она здесь уже была своя, старая знакомая Бориса Аркадьевича. Мы звали её по имени-отчеству, хотя она и просила называть её Ритой. Как-то строго она выглядела, да уже и не молодо. Её сын (она упорно говорила «старший») заканчивал школу, а попытки завести ещё одного ребёнка оканчивались неудачами – все гибли на третьем-четвертом месяце. Может, дело было в том, что у Маргариты Тимофеевны был уже другой муж, а не отец «старшего». Но она упорно, год за годом, пыталась выносить и родить ребёнка от любимого мужчины. Это уже походило на манию.

Четвертой в палате была Света. Чуть старше Юли, она была полной её противоположностью. Крикливая, грубоватая и какая-то коровоподобная, 19-летняя девушка проводила время, названивая своему молодому мужу, пропадавшему непонятно где. Как мне рассказала Юля, попавшая в отделение в один день со Светой, сначала всё было по-другому: красавец муж, который невесть что нашёл в этой коровушке, приходил в палату аж по два раза на дню, с цветами и фруктами, слушал причитания своей благоверной и кивал через равные промежутки времени. А как же иначе – ведь Светочка (Светулечка, Светусик, Светынька) могла потерять его ребёночка. Она попала в больницу не с выкидышем, а с угрозой его, и была ещё надежда спасти маленькую жизнь. Муж уходил, а Света вставала (чего делать не рекомендовалось) и шла курить (вот уж этого делать совсем нельзя было) на другой этаж (лестница, ну разве можно?!). И через три-четыре дня, когда Борис Аркадьевич отправил Свету на УЗИ, оказалось, что спасать уже было некого. И теперь она лежала в палате номер 20 как все мы – с выкидышем. Её муж больше не приходил, извещённый о крахе своих надежд. Света теперь не могла до него дозвониться, и всем стало ясно, что их развод не за горами. Брак по залёту (а тут имел место, по-видимому, именно он) разваливался, и Света мрачнела на глазах, поминутно терзая смартфон.

Кто из моих соседок мог меня пожалеть? Разве что Юля, но ни ей, ни кому-либо другому я не говорила, почему потеряла ребёнка. В палату ко мне никто из друзей и родственников не приходил – я никому не сообщила, что в больнице. Просто позвонила своей лучшей подруге и несостоявшейся свидетельнице Дине и сказала, что свадьбы не будет, попросила всё уладить с кафе и гостями. Она всё сделала, не задавая вопросов – Дина невзлюбила Стаса с первого взгляда и просто решила, что я наконец-то одумалась. На работе все считали, что у меня обычный больничный. О моей беременности, кроме Стаса, никто не знал. И вот я проводила тоскливую осень в гинекологическом отделении, ожидая попеременно завтрака, обхода, обеда, тихого часа, полдника и ужина. Я часто говорила с соседками на отвлечённые темы, а ещё чаще просто слушала. Говорят, это у меня неплохо получается.

Через две недели после выкидыша меня полагалось выписать, но Борис Аркадьевич, озабоченный моим состоянием, не хотел меня отпускать из больницы, волновался, уговаривал долечиться… Мне светила перспектива больше никогда не забеременеть. «А мне больше и не надо», – сказала я, и доктор со вздохом подготовил меня к выписке. С больничным листом в сумке я вышла из гинекологического отделения и сразу же поехала в салон красоты – показаться в таком виде на работе было немыслимо. Наверное, странно это выглядело со стороны: потеряв ребёнка, я не плакала, не вопила, не жаловалась. Я сделала вид, что его просто не существовало. И Стаса – тоже. Дина по моей просьбе стерла все следы пребывания этого человека в моей квартире и сменила замки. Она думала, что я уехала куда-то, чтобы отвлечься, и, увидев Стаса в один из визитов на пороге моей квартиры, красноречиво пообещала убить, если он ко мне приблизится или будет мне звонить. И он исчез. А я спрятала боль поглубже и окунулась в работу с головой. И всё было хорошо, пока эта бабочка по имени Наташа не прилетела ко мне на огонек в морозный декабрьский вечер.

– Итак, Наталья, Станислава Дмитриевича здесь нет, к сожалению. Я не знаю, где он, и знать не хочу. Чем я могу Вам помочь? – произнесла я как можно спокойнее, не глядя на девушку. Лучше было смотреть в окно – там так красиво кружились снежинки. Их танец всегда меня завораживал.

– Мне негде жить. Хозяйка, у которой я квартиру снимаю, нашла в ванной мой тест на беременность с двумя полосками и сказала, чтобы я выметалась. Она ведь сдавала комнату не матери с младенцем, а одинокой студентке, – объяснила Наташа. Я даже обернулась и заставила себя на неё поглядеть, потому что всё это было сказано легко, без слез и даже с каким-то безразличием к собственной судьбе. Как будто всё само собой образуется. Но так ведь не бывает!

– И чего же Вы от меня хотите? – поинтересовалась я. Вдруг захотелось закурить, чего я в жизни ни разу не делала. Наверное, я начинала нервничать. Хотя с чего бы?

– Можно, я у Вас поживу? – так просто-просто спросила она меня. Не попросила даже, а именно – спросила. Я чуть не упала. Сказать, что я удивилась, было нельзя – я была ошарашена.

Мне нечего было ей ответить. А она совершенно естественно пила кофе и слегка покачивала ногой – той самой, с дыркой на чулке. И тут я вдруг подумала: «Она ведь, скорее всего, не знает, что я потеряла ребёнка. Наверное, даже о планировавшейся свадьбе Стас ей не сказал. Наплел чего-то бедной девочке (это он умеет), привел сюда, а тут в самый интересный момент такой сюрприз – какая-то женщина, скандал, крики… Сменился у него телефон! Ну конечно! Чёртов подлец!»

И как-то так получилось, что практически бессознательно я сказала, переходя почему-то на «ты»:

– Можно. Живи, конечно, раз больше негде. У тебя работа-то хоть есть?

Девушка не удивилась (она вообще на это способна, интересно?), но поблагодарила, приятно улыбнувшись, и рассказала, что работает официанткой в кафе и учится на втором курсе филфака. Я чуть было с ходу не предложила ей работу в информационном агентстве, где тружусь сама, но вовремя остановилась: «Хорошего помаленьку, Вера!»

– Ну я пойду тогда? Завтра вернусь с вещами, – прощебетала Наташа и упорхнула из моей квартиры. А я налила себе чашу зелёного чая (не переношу кофе, хотя и держу его дома для гостей) и задумалась о том, какая же я, собственно, дура.

Динка всегда мне говорила, что я странная особь: умная, начитанная, дисциплинированная… и способная в любую минуту выкинуть абсолютно нелогичный фортель. Что она сейчас сказала бы, я и думать побоялась – лучшая подруга никогда со мной не церемонилась (впрочем, как и я с ней) и всегда говорила мне в глаза правду. Именно она, когда все кругом были без ума от Стаса и поздравляли меня с такой находкой, заявила мне: «Альфонс прилизанный! Слала бы ты его куда подальше!»