Ника Форд - Роман с Дьяволом

Что-то пошло не так в нашей игре. Еще непонятно кто и кого здесь нагибает.

За ту пощечину мне стоило вырвать ей когти. И зубы заодно. Избить так, чтоб стоять не могла. За цирк с ножом надо было добавить много новых шрамов по соседству с теми, которые уже расположились на ее спине.

А я что сделал?

Трахал. Грубо, по-скотски. Но трахал.

Сомнительное наказание.

Я подтягивался на хр…новом турнике, чтобы хоть немного сбить вожделение, переключить мозг на что-то кроме этих невероятно длинных ног, крутых бедер.

А она сбросила одежду, поманила пальцем.

И… сколько я потом перетягал железа в спортзале? Сколько бы не перетягал, от дурацких мыслей избавиться не сумел.

Так кто кого?

– Приберешь здесь, – резко поднимаюсь и ухожу.

– – -

Я запираю кабинет на ключ, включаю гигантский телевизор на стене, запускаю видео на весь экран, поднимаю уровень звука на полную.

Я смотрю это не в первый раз. И не в последний. Я знаю каждый кадр. Каждый фрагмент отпечатан в моем подсознании. Хранится на подкорке.

Но иногда такие вещи надо освежать. Резать по живому, вскрывать старые раны, чтобы даже и не думали срастаться.

Передо мной темная комната и яркий свет прожектора. Слепит. Ничего не удается разобрать. Только смутные очертания мебели. С одной стороны стоит не то стул, не то кресло. А в другой стороне стол. Посередине, на полу, валяется одежда. Куча тряпья.

Вроде бы ничего подозрительного, но не для меня. Не для того, кто пересмотрел все это свыше миллиона раз.

Я бы хотел попасть туда. В это самое мгновение. Я бы хотел уметь управлять временем. Только есть вещи даже мне неподвластные. И вот одна из них.

Если присмотреться, то можно заметить как мерно вздымается одежда. Чуть вверх, чуть вниз.

Там человек. Он чем-то прикрыт. Он дышит. Он еще жив.

Я бы хотел закричать, предупредить его об опасности. А что это изменит? Кто меня услышит? Кто меня заметит?

Раздается звук открываемой двери. Шаги. Тяжелая мужская поступь и легкий стук женских каблуков.

Свет прожектора бледнеет, становится более приглушенным.

Высокий темноволосый мужчина появляется в кадре, сбрасывает накидку с человека в центре, хватает его за шею, поворачивает боком, так, чтобы он видел женщину. Девушку. Маленькую, худенькую, обманчиво невинную. Она возникает на сцене секундой позже.

Тоже высокая, темноволосая. Красивая. Пусть виден лишь профиль, вывод очевиден.

Черные глаза, губы выкрашены в бордовый. Бледная кожа. Короткое синее платье, туфли на стальных каблуках.

Я успел изучить каждую деталь. Каждую мелочь.

Я знаю сколько раз она вдохнет и выдохнет. Когда и в какую сторону наклонит голову, как повернется, что сделает после.

Я сжимаю подлокотник, представляя, что сжимаю ее горло.

– Катя? – пораженно спрашивает человек на экране. – Я не понимаю.

– Правда? – она улыбается.

– Зачем? Я… – он пробует вырваться, но у него связаны руки.

– Это была игра. Шутка. Разве ты не понял?

Она подходит ближе.

– Ты же сказала… ты сказала, что мы будем вместе. Снова и навсегда.

Она смеется.

Издевательски.

Она склоняется ниже. Платье приподнимается, обнажая ажурную резинку на ее чулках. Грудь готова выпрыгнуть из глубокого выреза.

– Я солгала. Разве тебя это удивляет? Наверное, ты меня совсем не знаешь.

Она хлопает человека по щеке.

– Да. Ты меня совсем не знаешь.

– Катя… – он пытается поцеловать ее ладонь.

– Какой ты жалкий, – она отдергивает руку.

Резко, будто от назойливого насекомого.

– Катя, я же люблю тебя. Я…

Человек обнажает свои сокровенные чувства. Он говорит от сердца, искренне. Но девушка только насмешливо кривится.

– Что с ним делать? – спрашивает мужчина.

– Убей его. Пусть уже сдохнет и не мучается.

– Катя! – с ужасом восклицает человек. – Ты не можешь. Это не ты.

– Глупый, – она опять склоняется над ним и целует в губы, оставляет бордовый след и отступает. – Это именно я.

Девушка садится в кресло, забрасывает ногу на ногу.

Мужчина достает нож.

– Не спеши, – говорит она.

И он не спешит.

Он знает, как заставить человека страдать, умолять о пощаде, рыдать, захлебываясь кровью и слезами. Он не говорит ни единого слова, просто действует.

Машина для убийства.

Когда я первый раз смотрел это видео, то рыдал и вопил как сопливая девчонка. Я сорвал голос и бился в абсолютно дебильной истерике.

Но девушка следит за разворачивающимися пытками с интересом. Она подается вперед, чтобы ничего не пропустить и жадно наблюдает.

Потом она поднимается, и мужчина замирает. Человек еще жив, его еще можно спасти.

Только она проходит мимо, включает музыку. Известный клубный трек. Возвращается в кресло, располагается там и кивает.

– Продолжай.

А человек зовет ее по имени, умоляет, надеется.

Но в этом фильме нет счастливого финала. Через час видео обрывается, экран угасает вместе с одним из героев.

Этой записи десять лет.

Человек на этой записи – мой брат.

Этот день – день его выпускного.

Героиня в представлении не нуждается. Екатерина Олеговна Князева. Убийца – ее брат. Известный в определенных кругах садист. Однако он только оружие. Исполнитель. Не идейный вдохновитель.

Почему они это сделали? Потому что могли. Ради развлечения, ради забавы. У богатых людей всегда есть свои, особенные хобби.

Мой брат без памяти влюбился в эту суку, а она его использовала и выбросила на помойку. Только на этом партия не закончилась. Стерва держала его на привязи, на коротком поводке, манила и отталкивала. В итоге заигралась и вызвала гнев родного папаши. Как же, такой мезальянс. Нищий парень посмел покуситься на Князеву. Было велено избавиться от надоедливого жениха.

Да, мне тоже трудно поверить, что это правда. Убить человека казалось нереальным, неосуществимым, худшим из преступлений. Пока я не начал убивать сам.

Представляете, брат рассказывал о том, как влюбился, какую нежную красавицу повстречал. Он собирался на ней жениться, хотел сделать предложение. Он действительно по уши втрескался в эту дрянь.

А она поглумилась.

Женщина? Девушка? Нет. Просто тварь. Гнилая гадина.

Я перематываю назад, делаю стоп-кадр, где она улыбается, смотрит практически прямо в камеру.

Я ощущаю как моя ненависть оживает с новой силой.

Глава 8

– Ты должна общаться с людьми своего круга, – говорил отец.

Но мой юношеский максимализм заявлял об обратном.

– Папа мне скоро шестнадцать, я уже не ребенок. Я сама решу с кем общаться. А если и совершу ошибку, то это будет моя ошибка. Впредь буду умнее.

Знал бы он, где я окажусь.

Знала бы я сама, где окажусь.

– Я не хочу, чтобы ты училась на ошибках. Ничего хорошего из твоих отношений с этим нищим не выйдет.