Раиса Крапп - Дашенька. Роман

Всё ещё с сомнением Кирилл взглянул на замок, на дверь – в широкую щель был виден язычок замка. Кир взялся за ручку и слегка потянул её от косяка. Дверь легко подалась в сторону, язычок вышел из прорези металлической пластины и – всё. Кирилл не ожидал, что это будет так просто, он ведь ещё и не собирался ничего открывать, так только, руку положил, можно сказать.

– Ты молодчина! – широко улыбнулась Алла.

– Вот чёрт! Я и не хотел.

– Ой, да ладно тебе! – Аллочка оглянулась. – Давай быстренько, пока нас на взломе не застукали! Помоги мне. Вот так. Всё. – Аллочка помахала рукой: – Закрой дверь. А то придут, разборки начнутся: кто, зачем, да почему?

Она набрала номер телефона, послушала и раздражённо ткнула кнопку отмены вызова:

– Ну вот, всегда так: когда край надо, никогда не дозвонишься! Занято! – сообщила Аллочка и осмотрелась: – Ишь ты, уютно устроился, и телевизор тебе, и диванчик. Ой, Кир… не уходи, а? Побудь со мной минуточку, я сейчас перезвоню. Не оставляй меня одну… знаешь, меня и так сегодня бросили, – Алла хмыкнула.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Не знаешь, как девчонок бросают? Выкинули, как надоевшую собачонку.

– Ты же ни с кем не ходила, – удивился Кирилл.

– Есть у меня парень… был. Не здесь. Уже больше двух лет. А сегодня позвонил – у него свадьба скоро.

– Сочувствую. Ну, значит, не твоя половина.

– Ты, правда, сочувствуешь? Спасибо, Кир. А только… где же моя-то половина?

– Найдётся. Не торопись.

– Обидно. Особенно когда совсем рядом чужое счастье, перед глазами. Глядишь и, хочешь не хочешь, а думаешь: «Чем я-то плоха? Недостойная».

– Тебе ж не сорок лет, чего так горюешь?

Аллочка чуть улыбнулась:

– Я знаю, ты меня… не сильно хорошего мнения обо мне.

– Да нормального.

– Нет-нет, я без обиды, я и сама знаю, что дура я. Но знаешь… дурам тоже больно бывает. Ой, да ладно, Кир, разнюнилась я тут перед тобой, а оно тебе надо? – Она поморщилась и отвернулась. И тут же хмыкнула насмешливо: – Посмотри-ка!

Аллочка кивнула на столик в углу – на хрустальном плоском блюде стояла бутылка коньяка и чистые стаканы.

– Это наверняка ему от свадьбы подарок. Слушай, Кир! Давай, выпьем по чуть-чуть!

Она ловко допрыгала до столика, Кирилл и сказать ничего не успел – быстро скрутила колпачок.

– Алла, ну зачем ты? Это же не твоё!

– Да ладно! Семь бед – один ответ! Я хочу выпить! Мне надо! И ты выпей со мной, если по правде сочувствуешь!

Глаза у неё вдруг наполнились слезами, Алла зло смахнула их и виновато сказала:

– Не хочешь за моё пить, давай за вас с Дашуней выпьем. Бутылка-то всё равно уже открыта. Пусть у вас всё будет, как надо.

Аллочка, не слушая возражений, налила Кириллу коньяку на треть стакана и себе плеснула.

– Кира, ты вот со мной побыл несколько минут, поговорил, поглядел, как на человека, мне и легче стало. – Хороший ты парень, Кир. За вас. Только не говори больше ничего. Просто выпей со мной.

…Где-то рядом раздавались странные, неуместные звуки – Кирилл открыл глаза.

Лицо его почему-то утыкалось в бесформенные пёстрые пятна грязноватых цветов. Он неловко заворочался, и пятна трансформировались в рисунок ковра. Мысли путались в вязком сером тумане, и, как просветление явилась догадка, что, оказывается, он на полу лежит, прижимаясь щекой к ворсу ковра. Мутило, и Кирилл опять прикрыл глаза, в надежде, что сама собой выплывет ещё какая-нибудь мысль и всё станет ясно: почему он валяется на полу, почему ему так дерьмово, кто и по какой причине плачет где-то неподалёку.

«Плачет?..» – это переместило рассеянное внимание Кирилла чуточку дальше, за пределы собственного тела, валяющегося на ковре непонятно где и почему. Он через силу поднял тяжёлую, будто свинцом налитую голову.

В глаза ударила матовая белизна обнажённого тела, а потом уж он разглядел, что в дальнем углу дивана, скорчившись и уткнувшись в какое-то тряпьё, всхлипывает Аллочка. Всё ещё ничего не соображая, Кирилл сел и тупо уставился на девчонку. И тут Алла вскинула заплаканное лицо в разводах чёрной туши под глазами и проговорила:

– Гад! Скотина!

Сказано было с яростью, с ненавистью, но голос вздрагивал, и получилось жалко. И вот эта жалкость, беспомощность окатила Кирилла как ведром ледяной воды.

– Что случилось? – голос был чужим и хриплым, Кирилл сам его не узнал.

– Что случилось?! Ты спрашиваешь?! – от ярости Алла даже плакать перестала. – Сволочь ты, вот что случилось!

– Ерунда какая-то… – растерянно проговорил Кирилл и неловко поднялся на ноги. И тут обнаружил, что одежда его в большом беспорядке. – Да что тут за… творится?! – выругался он, внезапно охваченный бешенством от невероятности единственно подходящего объяснения, от того, что ничего не мог понять или хоть вспомнить: что же было-то?

– Оденься! – он болезненно поморщился, настолько нагота Аллочки была неуместной, ненужной.

– Во что?! – зло выкрикнула она и швырнула в Кирилла какую-то бесформенную, рваную тряпку. – Это кофта, между прочим! Была!

Какая-то манерность почудилась Кириллу то ли в голосе её, то ли в глазах, и он с холодным бешенством проговорил, глядя на неё:

– Оденься!

Глаза Аллочки медленно наполнились слезами, и слёзы перелились через край, потекли по щекам.

– Эх, ты… Я думала, кому-кому, но тебе-то… А ты… ты хуже всех…

Кирилл сжал голову ладонями, пытаясь собрать аморфные мысли, – он ничего абсолютно не помнил. Неужели… действительно?..

– Я ничего не помню, – глухо проговорил он. – Я ничего не помню! – повторил он уже со злостью.

– Не хочешь потому что. Зверем себя помнить не хочешь, – опять всхлипнула Алла. – Я думала, ты убьёшь! Кир… отпусти меня, – движения её вдруг сделались лихорадочно торопливыми, – я уйти хочу!.. Отпусти!

Она соскочила с дивана, начала торопливо одеваться – порванные колготки, разорванная юбка… Господи, неужели он это сделал?!

– Подожди… – он тяжело поднялся.

Аллочка отпрянула в угол, прижала к груди тряпьё:

– Да не подхожу я.

Он сел на диван, сжал голову руками: «А что – подожди? Что можно спросить такого, чтоб всё это исчезло: всхлипывающая Аллочка, её разодранная одежда?»

За дверью грохотала музыка – свадьба гуляла. Алла, прихрамывая, подошла к двери и остановилась, прислушалась. Потом оглянулась на Кирилла:

– Мне что, вот так и идти? У всех на виду?

Позже Кир не мог вспомнить, встретился ли ему кто, когда он шёл в гардероб, разговаривал ли кто-то с ним. Вязкая, тошнотворная муть обступала его, до предела сужая пространство, и чтобы прорвать её, нужно было напряжение мысли и воли, а Кир сейчас и в этом узеньком пространстве разобраться не мог, и даже в себе самом ничего не понимал. Он с трудом отыскал Аллочкино пальто.