Эльвира Сапфирова - За поворотом

Я замотала отрицательно головой.

– Вот пойдем по окрестным деревням переписывать учащихся, увидите. Не умею описывать, но дух захватывает, как там красиво. Вы никуда не уезжайте, оглядывайтесь, приспосабливайтесь. А в Волове можно и яблочек купить, и медком побаловаться. Хотите?

– Конечно! А далеко это?

– Нет, рядом, километров пять-шесть.

– А зачем ходить по дворам ребят переписывать? Вы же их знаете всех восемьдесят пять, а с жителями трех деревень каждый день видитесь?!

– Положено. Вот и ходим. Там и Ваши ученики есть. Познакомитесь с родителями. А красота там невероятная! – повторила она и опять закатила глаза. Иван каждую осень свою жонушку и колхозное начальство туда на рыбалку возит. Тоже мне, избранные. В палатках и обледенелых вещмешках спать!

– Валентина Петровна, отметьте, – перебивает монолог биолога семиклассница. –Я высыпала!

– Хорошо, хорошо.

Поставив в тетради палочку, она обернулась ко мне:

– Ну, вот, поговорили. Выдалась минутка. А теперь надо идти к ребятам. Телега полная, сейчас уедет.

– Погодите, а варежки! Спасибо, очень теплые.

Доверху наполненная телега, грузно переваливаясь через развороченные ряды, медленно движется за трактором к дороге. Сыпать картошку некуда. Наконец – то можно передохнуть: сесть на ведро и не вынимать руки из карманов и не поднимать тяжеленные облепленные землею сапоги.

Моя радость была недолгой. Я и не заметила, что трактор с пустой тележкой уже давно стоял позади меня. Но почему здесь, на краю поля? Ребятам ведь далеко носить ведра! Недовольная, вскакиваю и командным голосом кричу трактористу, махая рукой:

– Сюда! На середину! На середину вывози телегу!

Трактор стоит, тракторист неподвижно сидит, будто и не слышит мои вопли и не видит меня. Иду сама к телеге, решительно размахивая руками, готовая отдавать приказы – и замираю от неожиданности, услышав мурлыкающий голос:

– А, это Вы, Эльвира Григорьева!

В телогрейке и шапке – ушанке хоть и трудно узнать мужа директрисы, да и видела я его всего один раз, но вот тембр ни с чем не сравнить.

Он ловко спрыгивает с крыла машины как раз передо мной. Оказывается, мы одного с ним роста и уши у него оттопыренные, как у школьника.

– Здравствуйте, здравствуйте! Вижу, вижу, что узнали. Вот так встреча! Как работается, как живется в моем доме?

– В Вашем?

– Конечно. Это же дом моей бабки. Значит, мой.

В доказательство он похлопал по фаре трактора и уставился на меня, не мигая.

«Какие синие- синие глаза. Да, в таких глазах не мудрено утонуть, – подумала я, вспоминая печальную исповедь директрисы.

От такого пристально – изучающего взгляда стало не по себе. Я почему-то испугалась.

– Ну, так что? Завтра я могу наведаться в свой дом, проверить, все ли в порядке в нем?

Этот решительный нагло-нежный тенорок напрягает: опять в доме будут посторонние. Нет, этого допускать нельзя.

– Нет, не можете. Все вопросы по собственности решайте с Надеждой Ивановной. А к нам приходить не надо.

–Ну, ну, Григорьевна! Что ж так грубо?! Познакомимся, подружимся. А? – говорит Иван последнюю фразу ласково, делает шаг вперед и, к своему ужасу, я вижу только красивые бездонно-синие глаза. Они притягивают, обволакивают. Еще мгновение – и я с испугом делаю шаг назад.

– Нет, нет. Это будет лишним.

– Эльвира Григорьевна, отметьте! – кричит ученик, спасая меня, и высыпает в тележку очередное ведро.

Я отмечаю и слышу совсем близко:

– Подумай! Со мной лучше дружить. А то ведь недолго и на улице оказаться!

Конечно, настроение испорчено на весь день. Неужели опять переносить книги, тетради, кастрюли, постель! «Ничего, надо поговорить об этом с директрисой. Пусть сама решает», – нашла я выход и успокоилась, не подумав о цели и мотивах такого поведения тракториста.

Через два дня колхоз, выполняя Постановление партии и правительства, привез нам машину дров-чурок, которые надо было нарубить и сложить в поленницу, приготовиться к зиме.

Великолепный тренажер! Шикарная зарядка для бывшего студента до самых холодов! Гора поленьев таяла, а мастерство мужа в рубке дров, как и его физическая мощь, неуклонно росло.

Намашется топором, бежит в дом, разрезает булку черного хлеба вдоль, основательно размазывает по ней пачку масла и заливает сверху медом. Сидит за столом, жует, запивает парным молоком, жмурится от удовольствия. Никогда еще не видела столько блаженства на лице от еды.

Месяц такой жизни – и гардероб мужа пришлось полностью менять. Он млел, глядя на себя в зеркало, от своего солидного вида. Теперь он не мальчик, но муж. Свежий воздух, физический труд, умеренный, конечно, и молоко с медом увеличили его и в высоту, и в ширину. Он выглядел представительным, холеным интеллигентом в очках, а не тощим, изможденным студентом – бессребреником, укравшим в нашей комнате общежития булку хлеба со стола, пока я, дежурная, готовила суп на кухне. Прихожу – нет хлеба. Когда мы нашли воришку, от булки остались крохи. Он сидел на подоконнике лестничной площадки и виновато моргал, растопырив руки:

– Девчонки, я же не хотел, я же не нарочно. Понимаете, даже не помню, как он у меня в руках оказался.

Пришлось вести голодного бедуина в комнату и кормить.

И вот сидим мы как-то вечером около печки, греемся, я после полевых работ закоченела, а Женя отдыхал, как он говорил, от тупой деревенской работы. Треск березовых дров, язычки пламени, тишина, уют, покой. Чайник шумит, вот-вот закипит. Морозов еще нет, но холодно. Листья на деревьях вроде бы и висят, но блеклые, унылые. А в доме тепло, и на загнетке у меня всегда стоит десятилитровая кастрюля с горячей водой, на всякий случай.

Осеннюю идиллию прервал стук в дверь, постучали, настойчиво, торопливо. Открываю дверь, на пороге стоит Надежда Ивановна, заплаканная, дрожащая, в летнем халатике и домашних тапочках.

– Ой, Надежда Ивановна, что это с Вами?! Проходите, проходите быстрее, – тараторила я растерянно, закрывая сени. – Вот, садитесь около печки.

При виде директрисы у Жени округлились глаза, но он встал и гостеприимно уступил даме самое теплое место. Стуча зубами, гостья еле выговорила:

– Можно я у вас побуду, здесь он не будет меня искать. Постесняется.

И без слов было понятно, что случилось. Ванечка в очередной раз доказывал жене свою сильнейшую любовь.

Конечно, это был вечер исповеди, воспоминаний, иногда легкий самоанализ, без выводов и решений. Я не противилась: кому-то же надо быть подушкой для слез, кроме меня некому.

Сначала это был поток обвинений и сетований.

– Мечтала о счастливой семейной жизни, вот и дочку ему родила. Нет, не ему, опять себе. Теперь и сын есть, и дочь есть, а счастья нет. Первый муж пил и бил и второй пьет да бьет, будто хотят на моих боках и лице выместить всю злость за неудавшуюся жизнь или за свою лень. Смогла же я, деревенская девчонка, выбиться в люди. Ночей не досыпала, работала до упаду, а институт, хоть и заочно, а закончила. Кто Ваньке мешал из трактористов в механики пойти? А? Не знаешь? Вот и я не понимаю. А умный! Читает запоем, больше меня. Начнет рассуждать-то, так не переспоришь. А что толку-то с того! За это деньги не платят! Филиппыч, начальник тракторной бригады, целую сотню каждый месяц домой приносил! Прошлой весной повышение получил: назначили управляющим отделения. Это еще семьдесят пять рубчиков-то в карман. А?! Я ему – лови момент, место освободилось, иди, просись, ведь сможешь-то. Да! И в техникум бы на заочный-то мог пойти. Правда? Сам ведь не захотел, теперь злится, все потерял, а я виновата. Нет, надо опять расходиться, так больше жить нельзя.