Ирина Июльская - Зоя, или На перекрестках судьбы

Сестра-хозяйка или завхоз, выдала ей платье, белье, туфли. Она проводила Зою в спальню для девочек и указала ей на ее кровать с прикроватной тумбочкой. Девочки еще не пришли с уроков и спальня, напоминавшая больше больничную палату на двенадцать коек, была пуста. Затем завхоз ушла, оставив Зою одну. Ей ничего не оставалось делать, как подчиниться и переодеться, только белье на теле она оставила свое, а казенное положила под подушку. Завхоз забрала Зоины вещи и сообщив ей, что скоро будет обед, повела Зою в столовую. Неожиданно тишину интерната прорезал громкий звонок, означавший, что уроки закончены и все строем пойдут в столовую обедать. Тишина, царившая до сих пор, сменилась шумом голосов воспитанников.

К Зое подошла невысокая, хрупкая женщина, преподаватель истории и классный руководитель 9 класса, в котором предстояло учиться Зое Бурминой. Нина Гавриловна, женщина сорока с небольшим, указала Зое на ее место за столом. На обед был салат из капусты с морковью, суп, макароны по-флотски и компот. За столом на четверых сидели девочки, как потом оказалось одноклассницы и соседки по спальне. Одна их них, Зина Тутырина сразу привязалась к сдержанной и немногословной Зое, решив взять ее под свое покровительство, она показала где и что у них находится, а главное, начала посвящать Зою в сплетни и интриги, происходящие в детдоме. Посплетничать Зина любила, она была старожил и практически выросла в стенах детдома при живых и здравствующих родителях, лишенных родительских прав за систематическое пьянство и антисанитарию в доме. Зина давно смирилась со своей участью и даже не горевала по поводу своих непутевых родителей. За все время к ней никто так ни разу и не приехал, говорили, что ее отец сгинул в тюрьме, а мать окончательно спилась. Поэтому Зина и не ждала их, и вообще, не ждала от жизни ничего хорошего с тех пор как стала осознавать себя. О ранних воспоминаниях своей голодной заброшенности в родительском доме в какой-то отдаленной от Томска деревне, Зина старалась не думать, стены детдома стали для нее единственными, в которых был и хлеб, и тепло. В отличии от Зои и еще нескольких девочек, ей не с чем было сравнивать, не по кому было скучать, это был хорошо укоренившийся росток, который несмотря ни на что пробил собой асфальт жизненных перипетий и пророс вопреки всему.

Слушать сплетни Зое было неинтересно, поэтому она все свободное время от уроков проводила за чтением книг интернатской библиотеки, но в основном это были книги героико-патриотической направленности и сильно идеологизированные, а Зоя не была комсомолкой и никогда туда не стремилась.

Она понимала, что ей нужно смириться с судьбой и жить здесь до окончания интерната, нужно получить аттестат, а вот что делать дальше Зоя не представляла, ей ее будущее казалось туманным, потеряв бабушку в один день, она осознала насколько бывает непредсказуема жизнь.

А меж тем появление новенькой не осталось незамеченным и среди учеников, и среди воспитателей. Мальчики жили в правом крыле корпуса, а девочки в левом, но занятия и свободное время проводили совместно. В интернате были кружки по интересам, руководили которыми, как правило, те же учителя-воспитатели, все они проживали в поселке, находящемся по соседству. В Красном уголке стояло старое, раздолбанное руками воспитанников пианино. Однажды, когда там никого не было, Зоя подсела к нему и начала играть «Лунную сонату» Бетховена, которую очень любила. Дверь Красного уголка открылась и на пороге Зоя увидела высокую фигуру своего одноклассника Славки Чубарова, имевшего репутацию озорника и заводилы. Увидев его, Зоя прекратила играть, смущенно опустив глаза.

– Здорово играешь! А что еще можешь? – спросил Славка, уставившись на Зою.

– Пианино сильно расстроено. – ответила она и закрыв крышку инструмента, встала, а он продолжал стоять в дверях. Чтобы прекратить разговор Зоя подошла к Славке, но он не сдвинулся с места, закрывая собой проход, пристально разглядывал ее. Зоя, глядя ему в глаза твердым голосом произнесла:

– Дай пройти, пожалуйста… —

– Ну, раз пожалуйста… – произнес Славка и дал пройти Зое, та вышла из Красного уголка и пошла по длинному интернатскому коридору мимо ребят, смотрящих черно-белый телевизор.

Они спорили, старшим хотелось смотреть фильм, а младшим мультфильмы и из-за этого всегда возникали ссоры. Подошла воспитательница и сказала, что по воскресеньям с утра младшие дети смотрят мультфильмы, а после обеда телевизор смотрят старшие ребята. Распорядок дня и расписание во всем были неотъемлимой частью интернатской жизни: отход ко сну был в девять вечера – для всех и старших, и младших, а подъем был в семь тридцать утра, чтобы успеть убрать постели, умыться и позавтракать. Уроки начинались в восемь тридцать, как и у всех школьников страны.

Зоя вспоминала бабушкины рассказы про Смольный, как они, девочки из аристократических семей, среди которых были и принцессы крови из Балканских стран, не чурались и физического труда, а с аристократок, княжон и принцесс спрос был еще строже, ведь им предстояло выйти замуж за членов правящих династий, а может и самим стать у кормила власти. Поэтому пусть знают не понаслышке каково это стирать, убирать. Хотя, если быть уж совсем честными, все это носило скорее осведомительно-просветительский характер, но ее бабушке, княжне Урсуловой пригодилось смольное воспитание и навыки, приобретенные там. Поэтому и Зоя, не будучи неженкой, стоически воспринимала строгие, казенные условия жизни. Единственное, к чему она никак не могла привыкнуть, это отсутствие ножа, как столового прибора. В первый же день своего пребывания в интернате Зоя обратилась с просьбой выдать ей нож, без ножа ей было как-то неудобно и неловко есть, на что работница кухни заявила, что никаких ножей воспитанникам не положено, пусть ест ложкой и вилкой и как-то странно и подозрительно посмотрела на Зою, та отошла и больше ничего и ни у кого не просила.

Пожалуй еще, с чем ей было невмоготу смириться, было то, что все девочки носили одинаковые казенные платья. И дело даже не в том, что они были унылые и какие-то безликие. Платья переходили от одной к другой, т.к. все были одинакового стандартного размера и после прачечной их привозили и раздавали в комплекте с нижним бельем. Они не всегда были хорошо простираны, видимо в прачечной воровали стиральный порошок, Зою воротило от запаха пота, исходившего от плохо выстиранных платьев, она попросила в кружке рукоделия немного мулине и иголку и вышила на своем платье розу, которая оживила и расцветила это серое унылое изделие, но главное, что теперь Зоя пометила свое платье, за чистотой которого она следила и каждый вечер застирывала подмышки у рукавов, чего, к сожалению, никто из девочек не делал, поэтому запах пота от бурно развивающихся девушек исходил постоянно. Некоторые, глядя на Зою, последовали ее примеру. Поначалу им было странно видеть, как она, поборов свою стыдливость перед ними, мылась по пояс холодной водой над раковиной в туалетной комнате, так как банный день был даже не раз в неделю, а через десять дней и был связан со сменой постельного белья в спальнях. Зоя делилась с девчонками тальком и пастой Лассара, которой приходилось пользоваться за неимением других средств, с которыми в те времена было худо, ГДРовский «Одорекс» был редкостью в их краях.