Александра Ильина - Жаннетта

– Я не… не знаю, что и ответить. Но, по-крайней мере, не топи её.

– Хорошо. Отведём её в бухту. Там продадим кому-то из наших людей.

– И? Сколько ты попросишь за неё?

– Гроши, а что? Она едва на плаву. Думаю, тысяч пятнадцать в единовременном эквиваленте меня вполне устроят.

– А тринадцать тебя не смогут устроить?

– Хм, над этим стоит поразмыслить.

– Что ж, капитан, время есть.

– А ты смотрю, у меня корабль торгуешь.

– А что если и так?

– Хм, интересное дельце, но отложим его до тех пор, как прибудем в порт. А ты шёл бы умылся и рану перевязал…

Только сейчас я почувствовал, как по левой руке у меня течёт что-то тёплое – это была моя собственная кровь…

Лазурь над головой; лазурь под килем. Я сидел на краю пирса и по-мальчишески болтал ногами. Старший абордажник не должен был так себя вести, но я им уже не был. Вчера вечером, в присутствии всей команды, капитан Ганьетт де Ферре освободил меня от этой должности. Пожимая мне на прощанье руку, он сказал: «Что ж, друг, иди, верши свою историю, – и добавил уже тихо. – Теперь мы в расчёте!» На рассвете его шхуна ушла за горизонт. А я остался в порту. Но меня это ничуть не огорчало, скорее, напротив. Ведь в порту, на рейде, остался ещё кое-кто (для меня она уже стала «кем-то»! ). МОЯ бригантина. Та самая, что я отвоевал. Когда я предложил Ганьетту заветные пятнадцать тысяч, он, усмехнувшись, отклонил кошель, со словами: «Дарю, … но с условием, что оснастишь лучшим образом и покоришь на ней весь мир, как когда-то обещал своим ребятам!» Я был счастлив. И уже сегодня принялся за работу. Бригантину приводили в порядок. А ей ещё нужно было дать «имя». Его – то придумыванием я и занимался в то памятное утро. Все распространенные «имена» пиратских кораблей я сразу же отбросил, не желая повторяться. Иные не шли на ум… И я просто сидел и смотрел на горизонт, за которым скрылась то, что я берёг, в тайне от всех. Она и только она, сама того не зная, унесла частичку, да что частичку, всё моё сердце последовало за этой красоткой. И вновь её облик предстал передо мной. Тот миг, когда я впервые понял, кто она такая и полюбил её. Это я понял лишь сейчас, а жаль. «Жаннетта», – сорвалось с моих губ. Но мои проблемы вновь отпугнули мои заоблачные мечты. Но первостепенная из них уже была решена. Меня словно обухом по голове ударили. Ну, конечно! «Жаннетта» – вот, как я решил назвать свою бригантину. И, непременно, поставлю её под золотые паруса, как волосы той красотки, которая похитила моё сердце навеки. А на флаге я решил изобразить то самое сердце, сжимаемое костлявой рукой…

Прошло три недели и «Жаннетта» вышла в море. Золотые лучи солнца заставляли её паруса гореть, словно пиастры, а флаг реял гордым вымпелом. Мне не составило труда набрать команду – матросы шли ко мне охотно, балагуря: «Под золотыми парусами, в золоте не будет недостатка!» Любовь морских волков к разного рода символам затмила всё. Они даже не обращали внимания на молодость капитана, т.е. мою.

Итак «Жаннетта» вышла в море. Собственно говоря, с этого момента и начинается моя собственная история. Порой кровавая и полная слёз, а порой – тихая и однообразная. Словом, такая, какая есть…

размышления – «испанец» – Луис дель Норте Эль Морре – бунт – пожар – казнь пленных – друзья – новый курс.

«Взлетая в небеса птицей сизокрылой,

Качаясь на волнах и слушая прибой,

Мы жизнь свою меняем на золото и драки,

Мы жизнь свою меняем на красное вино!

Пусть жизнь вся без остатка

Проиграна, пропита в тавернах портов ых;

И лишь тогда из порта уходит бригантина,

Когда команда снова всё спустит до гроша!

Вся наша жизнь проходит в боях и авантюрах,

Которые, порою, нам стоят головы,

А кровь пускай струится рекой по квартердеку,

О мёртвых не жалеют – ведь Бог нам запретил!

Пусть жизнь вся без остатка

Проиграна, пропита в тавернах портов ых;

И лишь тогда из порта уходит бригантина,

Когда команда снова всё спустит до гроша!

Вот так идём по миру —

Бездомные, безродные —

Бродяги вне закона,

От податей свободные!

Пусть жизнь вся без остатка

Проиграна, пропита в тавернах портов ых;

И лишь тогда из порта уходит бригантина,

Когда команда снова всё спустит до гроша!

И лишь тогда из порта уходит бригантина,

Когда команда снова всё спустит до гроша!»

– певец смолк, и наступила тишина. Многое же переменилось с тех пор, как … «А, впрочем, какая разница?» – подумал капитан. И тут же внутренний противный голосок возразил: «Ну, конечно, никакой! Подумаешь, стал на несколько лет старше! Ну, подумаешь, отпустил окладистую бороду и волосы до плеч, а лицо, … даже черты лица изменились, стали другими, а в глазах застыл лёд жестокости, пожалуй, уже навсегда…» «Нет, прошлого уже не вернёшь, а ошибки молодости не изменить!» – решил капитан, вставая. Но у двери каюты он задержался и подумал: «Хотя, всё невозможное – возможно, стоит лишь возжелать этого всем сердцем, а я уже столь долго жажду…» И он улыбнулся, может быть, впервые за несколько прошлых лет…

Раздавшийся окрик вахтенного прервал мои размышления: «Шхуна на траверзе!» – донеслось сверху.

«Доложить о флаге!» – последовала моя команда, в точности продублированная боцманом.

«Эскориал!» – последовал ответ в ту же секунду. Я потянулся, хрустнув пальцами рук. «Готовьте пушки!» – мой голос был столь спокоен, что я сам себе удивился. «Есть» – козырнул боцман, передавая команду канониру. Привычная беготня по палубе, грохот, шум… «Уменьшить площадь парусов!» – донёсся голос старпома со шканцев. В мгновенье ока «Жаннетта» была подготовлена к встрече с врагом, команда стояла на своих местах.

«Просигнальте им, что они имеют право на добровольную сдачу!» – сказал я боцману. Тот торопливо повиновался.

«Чего Вы возитесь с ними, Кэп?! Пристрелить их и вся недолга!» – фыркнул старпом, нервно теребя портупею.

– Мы и они всё же люди и должны…

– Простите, Кэп, но Вы ошиблись! Это ОНИ – люди! Мы – ПИРАТЫ! Проще обыскивать мёртвых людей!

– Вы правы, Луис. И упаси Вас Господь, поднять бунт. В таком случае, я первым обыщу Вас, с пулей промеж глаз!

Словно подтверждая мои слова пушка на носу выстрелила холостую, подавая испанцам сигнал, что они всё ещё могут добровольно спустить флаг и сдаться на милость победителя.

Луис дель Норте эль Морре – по кличке Fataliste (25) – презрительно фыркнул, передёрнув плечами. Временами я сожалел, что принял на борт этого человека. Он был сущим Дьяволом во плоти – пил, не просыхая, в каждом порту, где мы задерживались дольше, чем на час; курил горький кубинский табак, не выпуская трубку изо рта даже во время боя и во сне; он был кровожаден и в бою всегда первым ступал на борт захваченного судна; властолюбив и непомерно жесток. Пару раз я видел, КАК он восстанавливал порядок и дисциплину на борту, когда в трюме был «живой груз», решившийся на бунт… А ещё он был живуч. Однажды, увидев, как он избивает матроса за какую-то мелочь, я решил вмешаться. В порыве ярости, он несильно хлестнул меня девятихвосткой (26) по руке. Я в ответ вызвал его на дуэль. Помнится, это было на третий месяц нашего совместного плавания. К тому времени я уже прекрасно знал его – стрелял он без промаха, а тут пуля едва царапнула мне плечо. Оскорбленный этим ещё более, я всадил в него все четыре пули из своего пистолета. Другой бы не выжил, на что я и рассчитывал, но он не издох… Едва оправившись, он первым пришёл в мою каюту и искренне попросил прощения. С тех пор мы стали друзьями. Я не раз жалел, что не списал его на берег, но одумавшись, понимал, что без него будет сложно. Но никто, даже я, не знал его истинного прошлого. Кроме, пожалуй, одного эпизода – он был французом с испанским именем и чисто парижским выговором, кровожадным, озлобившимся на весь белый свет французским волком, верившем в неотвратимость и неизбежность судьбы. Я слышал, что он был работорговцем, но, попавшись, вынужден был бежать в Испанию, где попал в матросы. Вследствие того, что неплохо знал кастильский и морское дело. Попал в заварушку у берегов Англии и после разгрома «Непобедимой Армады» (27) бежал в Новый Свет, спасая свою шкуру. И вот теперь этот бравый парень был в моей команде. И каждый раз перед абордажем он говорил мне одно и то же: «Проще обыскивать мёртвых людей!» И каждый раз при этих его словах, я жалел, что не списал его на берег в прошлом порту; обещал себе непременно сделать это в следующем, прекрасно зная, что не сделаю. Прошёл уже год… Мы готовились ко второй экспедиции за океан – в дебри Конго (28) – и я прекрасно понимал, что без опытного работорговца – надсмотрщика мне не обойтись. Луис сплюнул на палубу и сунул себе за щеку очередную порцию спрессованного табака. Если он не курил трубку, так жевал табак – я уже привык к этому.