Мариана Запата - От Лукова с любовью

Я была чертовски уверена.

Мама была права. Нет ничего хуже сожаления. И если бы я не воспользовалась этим шансом – даже если бы мне пришлось вытянуть из себя все жилы, – я бы определенно сожалела больше, чем если бы я получила его и осталась ни с чем.

К тому же никогда прежде я не была такой маленькой брюзгой, как сейчас. Десять лет назад я даже не раздумывала бы о том, чтобы ухватиться за такую возможность, даже если бы из этого ничего не вышло. Теперь… что же, от ожогов иногда остаются шрамы, я об этом не забывала.

C адреналином в крови и все еще слегка задыхаясь, я прошла к тому сектору на трибунах, где по-прежнему сидели Иван и тренер Ли. Они бестактно смотрели на меня в упор. Была ли это последняя возможность убедиться в том, что они приобретали? Вероятно.

Когда я приблизилась к ним, у меня не задрожали руки, не подкосились колени, только дыхание было прерывистым и неровным, но внутри все превратилось в комок нервов, что было для меня непривычно и в чем я никогда ни за что не созналась бы.

– Надеюсь, ты не думаешь, что мы пришли посмотреть на тебя, – подтверждая мои подозрения, начала разговор тренер Ли, когда я подходила к ним.

Я покачала головой, скользнув взглядом в направлении Ивана, оценивая это холодное, но, что ни говори, самоуверенное лицо, после чего опять быстро взглянула на женщину. Я не могла все испортить, открыв рот и начав ссориться с ним. Во всяком случае, пока не могла.

– Отнюдь нет, – сказала ей я. Я поняла, почему они так поступили. Я бы сделала то же самое. – Доброе утро.

Уголки ее губ раздвинулись ровно настолько, чтобы это напоминало подобие улыбки.

– Доброе утро.

Иван не произнес ни звука.

Хорошо. Возможно, он делал то же самое, что и я – держал рот на замке, так что мы могли справиться с этим по возможности безболезненно. Это успокоило меня больше, чем мне хотелось бы, потому что если он не ссорится со мной, то, возможно, не хочет стать моим партнером.

Ладно, слово хочет здесь неуместно. Скорее должен. Что-то вроде этого.

Я представления не имела, как складывалась ситуация, и, честно говоря, мне это было до лампочки. Все, что меня волновало, это перспектива. Я не хотела сама все испортить.

Встав и оказавшись сантиметра на три ниже меня, тренер Ли скрестила руки на груди и произнесла то, чего я не ожидала:

– Твой тройной лутц великолепен. Высота прыжка, скорость, разгон, твоя техника… Я забыла, что это был твой коронный номер, а вот теперь вспомнила. Идеально, Джесмин, правда. Ты должна гордиться. – Улыбка превратилась в ухмылку. – Это напомнило мне прыжок Ивана.

Проигнорировав то, что касалось Ивана, я сфокусировалась на всем остальном. Я и сама гордилась своим прыжком. Однако я этого не сказала. Я разложила этот прыжок по полочкам, чтобы усовершенствовать его. Я смотрела и пересматривала, как выполняют его самые лучшие фигуристы, чтобы увидеть, что делает его таким зрелищным, поэтому я тоже смогла выполнить его. Я также провела много часов, снова и снова просматривая дома отснятый материал, только так я смогла понять, как усовершенствовать свою технику. В то время мама хотела убить меня за то, что я заставляла ее целыми днями из раза в раз записывать одно и то же. И как только я разобралась, она попыталась приписать все заслуги себе.

– Когда ты выполняла ту последнюю комбинацию? Я не помню, чтобы ты делала это на соревнованиях, – задумчиво проговорила тренер. – Не думаю, что Пол был очень хорош, выполняя лутц…

Он не был хорош. И я сказала ей, что она права.

– Это из старой короткой программы, когда я была одиночкой, – объяснила я.

Обе ее брови одновременно поползли вверх, словно говоря «а!».

– Какая досада, – сказала она. – Тебе как-нибудь нужно будет рассказать мне о том, как ты переключилась с одиночного катания на парное. Мне всегда это было любопытно.

И именно благодаря этому замечанию я пожала плечами и мягко, спокойно произнесла:

– Это не самая интересная история, но я как-нибудь расскажу.

При словах «как-нибудь» ее глаза расширились.

– Ты уверена?

Была ли я уверена? Была ли я на самом деле уверена?

Глядя на нее, и только на нее, я сказала:

– У меня есть кое-какие вопросы и кое-какие условия.

– Условия? – с манерной медлительностью спросил Иван со скамейки, где он сидел, своим ленивым и снобистским тоном, свидетельствовавшим о том, что, по его мнению, я находилась не в том положении, чтобы торговаться.

Он ошибался.

Секунду я смотрела на него, а потом, переведя взгляд на его тренера, сболтнула глупость:

– Ничего особенного. – Я повторила те же самые слова, которые употребила она за день до того, когда, по существу, сказала мне, что я должна была не упрямиться и согласиться на перемены.

Тренер Ли скользнула по Ивану взглядом, но я не стала на этом зацикливаться, ведь я собиралась дать согласие.

– Ты предпочитаешь разговаривать здесь или мне посмотреть, открыт ли офис?

Не было нужды оглядывать зал, чтобы понять, что нас никто не слышит.

– Мы можем поговорить здесь и сэкономить время.

Женщина, вскинув брови, кивнула.

Бессознательно поднеся левую руку к правому запястью, я, ища моральной поддержки, повернула браслет. Я могла это сделать. Я могла справиться со всем.

Я должна была попробовать.

Возможно, Иван был потрясающим спортсменом, но я работала не менее упорно, чем он. Может быть, не так долго, как он, потому что не начала кататься, когда мне не было и трех лет, но я сумела овладеть всеми техническими приемами. Он не делал мне одолжения. Речь могла идти о равноправном партнерстве, в противном случае все было напрасно. Я была не готова соглашаться на меньшее.

– Какие у тебя предложения? – наконец спросила тренер Ли.

Я опять покрутила браслет. Я способна на все, что угодно , – напомнила я себе. Затем я начала:

– Я хочу быть уверенной, что вы не станете просить меня изменить имидж или начать целовать малышей на публике, если я соглашусь стать партнершей Ивана.

Вот.

Я была вполне уверена, что у нее дернулась щека, но выражение ее лица оставалось таким бесстрастным, что, возможно, мне это померещилось.

– Никаких поцелуев с детьми и никакой смены имиджа. Это не проблема. Что еще?

На самом деле я могла бы полюбить эту женщину за ее прямоту. Поэтому я продолжила:

– Вы не сможете избавиться от меня до тех пор, пока не закончится год.

Уголком глаза я видела, как Иван заерзал на скамейке, но я по-прежнему не смотрела на него. Зато я смотрела на женщину, с которой я, по существу, вела дела, на нашего посредника. Ее не передернуло от моего требования, но у нее причудливо изогнулась бровь, с чем она не смогла достаточно быстро справиться.