Марина Кистяева - Слеза океана

Он устал. И чувствовал себя бесконечно одиноким.

Прибыл новый этап. Виктор лениво откинулся на стуле, посмотрел на бумаги новоприбывших и поморщился. У него с утра болела голова, и сейчас совсем не хотелось зарываться в бумаги. Пусть ими займется Игорь, его помощник, с которым они работали вместе два года. Игорь Затмитский тоже закончил, как и он в свое время, Московский институт, и они любили вспоминать знакомых педагогов, которые ещё остались, а так же сравнивать нововведения.

Игорю Затмитскому было двадцать семь лет, он был молод и честолюбив. Но в его прошлом была небольшая история, которая не только могла повредить карьере, но и запросто превратить его в социально опасного элемента. Поэтому он был благодарен судьбе за то, что отделался легко. Вместо службы на Соловках, он мог оказаться здесь же, но уже в качестве заключенного.

У Игоря в жизни было две страсти: женщины и стремление к власти. Здесь он получил вволю и то, и другое. Женщины, лишенные мужского общества, сами стремились привлечь внимание молоденького опера. Выбирай – не хочу! А власть…. Власть пьянила. Конечно, он не мог ещё так распоряжаться человеческими судьбами, как, например, тот же Бехтерев, но и его слово играло не последнее значение.

Бехтеревым он восхищался. Кремень, а не мужик. По нему и не скажешь, что вырос в Москве, настоящий северный житель. Только к нему больше подходит определение, не «хозяин тайги», а «хозяин лагеря». Сразу же по прибытию на службу, Игорь понял, кто здесь главный. И равнялся на старшего товарища.

Сейчас он наблюдал, как Виктор Данилович, продолжая хмуриться, поднялся из-за рабочего стола и подошел к небольшому окну. О чем-то задумался. У Игоря частенько возникало желание поинтересоваться у командира, почему он не женился, но удобного случая, например, «под шафе», так и не представилось. Нельзя же всю жизнь якшаться с зэчками. С нормальными бабами тоже следует общаться.

Вот Игорь, например, послужит здесь годок-другой, а там и обзаведется послушной женушкой. Что б лишний раз рот не открывала.

– Игорь, ты здесь посмотри, а я пойду, пройдусь, – голос Бехтерева оторвал Затмитского от дум.

– Как скажите, товарищ командир, – отрапортовал Игорь.

Виктор, сняв с вешалки куртку, вышел из части. На улице стояла ранняя осень, но было уже прохладно. А скоро и вовсе придут первые холода. До зимы не далеко.

Он не любил осень. Постоянный дождик с порывистыми ветрами, слякоть, грязь, кроме раздражения, у Виктора это время года ничего не вызывало. И он искренне не понимал, как можно ей восхищаться.

Около лагерного пункта выстроили новоприбывших женщин. Как всегда, после дороги от них сильно воняло. Сегодня дежурил Аркин, толстый нерасторопный лентяй, и, значит, женщинам, прежде, чем их распределят по баракам, придется простоять на улице ещё несколько часов. Тут же находились и несколько человек из администрации лагеря. Девицы, что побойчей, пытались с ними завязать разговоры, а проститутки открыто выставляли свои прелести.

Они все на что-то надеялись.

Виктор не собирался задерживаться около новоприбывших. Если он и захочет выбрать себе женщину, то сделает это после бани.

Но его мнение резко изменилось, когда он к ним приблизился.

Удар. Вспышка, промелькнувшая в воздухе. Некий разряд. Искра.

Этими словами великие классики, да и последующие подмастерья литературы описывали мгновение, когда главный герой впервые видел свою возлюбленную? Выходило, что он почувствовал именно это?

На Севере Виктор стал неисправимым циником, он смотрел на жизнь с иронией, и, конечно, не верил в любовь, тем более, в любовь с первого взгляда. Но в те короткие мгновения, он ни о чем подобным и не думал. Перед ним стояла женщина, совсем девчонка, поразившая его воображение.

Она стояла в самом конце строя, приподняв лицо последним теплым лучам солнца. Грязные светлые волосы были собраны в «хвост», точно желая подчеркнуть изящную линию шеи, высокие скулы, красиво очертанные пунцовые губы. Но всё это было не то…. За годы службы Виктор встречал женщин и с более правильными чертами лица.

В девушке было нечто другое. Неуловимое. То единственное, неизменное, что сводит мужчин с ума. Что низводит их на уровень животных. Что пробуждает в них первобытную страсть обладателя. Её красота завораживала, притягивала к себе, не позволяла молча пройти.

Но Бехтерев прошёл. Он не собирался выказывать своё расположение.

По крайней мере, сейчас.

Ирина покорно шла за старшиной-надзирателем. Ни куда её ведут, ни зачем она не спрашивала, боялась. Они утром прибыли в лагерь, и она ещё не знала местных порядков. Женщины, особенно те, что не первый раз оказывались судимы, рассказывали некоторые, на их взгляд, забавные истории из жизни зоны, но Ирина слушала невнимательно. Ей было не интересно. В те роковые часы её не занимала собственная судьба. Всё происходившее с ней она не воспринимала, как роковую реальность. Встреча с Окошевым, жестокое изнасилование что-то надломило в ней, и до сих пор не позволяло прийти в себя. Может, и к лучшему. В противном случае, где гарантия, что молодой разум выдержал бы? Ирина в те месяцы скрылась за маской покорного безразличия, точно черепаха, ушла в некий, только ей одной ведомый, панцирь. Это помогло пережить дальнейшие ужасы допроса и домогательства других мужчин.

Единственное, что её тревожило – это судьба матери. После суда она её больше не видела. У Ирины была призрачная надежда, что их погонят одним этапом, но она быстро развеялась. Катерину задержали в Москве. И что с ней стало дальше – неизвестно.

Постепенно Ирина начала приходить в себя. Впервые обида и злость, в первую очередь, на себя в ней проснулась в дорожной столовой, на станции, где они ждали поезд. Она заметила, как молоденький прыщавый конвоир бросает на неё похотливые взгляды. О, этот взгляд она не перепутает ни с каким другим на свете. Так на неё смотрел Окошев, так на неё смотрел следователь, и сержант, приносивший еду, и доктор, что осматривал её, когда у неё открылось кровотечение…. Нет, никогда и ни с чем она не перепутает подобный взгляд. Для неё он стал олицетворением мужчины, его низменных потребностей.

И поэтому, когда конвоир повел Ирину в кусты, благо лозняк и тальник были в изобилии поблизости с любым переправочным таежным пунктом, она чуть приглушенно сказала:

– Что я получу?

– Не понял, – лицо конвоира запылало, отчего прыщи стали ещё заметнее.

– Я голодная. Хочу поесть. Нормальной еды, а не той бурды, которой вы нас кормите. Ты мне даешь еду, я не сопротивляюсь.

Первым желанием конвоира было хорошенько наподдать строптивой красотке, что б знала, с кем торгуется. Много их таких…. Но что-то в её взгляде остановило его. В нем не было ни страха, ни покорности. Одна решимость. Этот перевоз был для него не первым. Конвоиру случалось перевозить и матерых «блатных», и проституток, и воровок. Они были нахальными и бесстыжими. Могли обласкать похлеще любого пьяного мужика, не взирая на угрозы и побои. В их глазах тоже не было страха. И между тем эти женщины, ничего кроме отвращения у конвоира не вызывали.