Татьяна Герцик - Невероятная

Из дома вышла хромающая девчонка с огромной собакой. Проваливающейся походкой прошла поодаль и вышла из калитки. Он проводил ее сочувственным взглядом. Он помнил, что говорила Кира – сирота, получившая здесь квартиру из милости. Он знал об особенности милой женушки поливать грязью всех, кто казался ей недостойным, но не спорил из-за полной бесполезности: любые возражения отметались ею как несущественные.

А вот из-за матери этой хромой девочки он с женой почти поругался. В принципе, не ругался, а показал ей свое недовольство, что делал крайне редко. Но разве можно говорить подобные гадости практически незнакомому человеку, как это бестактно сделала Кира? Хорошо, что женщина, будто очнувшись от летаргического сна, вдруг сверкнула голубыми глазами и весьма чувствительно поставила бесцеремонную женушку на место.

Ему это понравилось. Обычно мало кто выдерживал Кирин агрессивный напор, а вот она не растерялась и, более того, вышла победительницей из малоприятного спора. Он даже отметил, что это весьма привлекательная женщина, хотя женскую красоту не замечал уже много лет. Или, что точнее, усиленно эту способность в себе глушил, не желая выносить зачастую неадекватную ревность жены.

Тут, будто материализуясь из его мыслей, во двор появилось и само, так сказать, яблоко их раздора. Не глядя вокруг и явно никого не замечая, соседка, одетая в давно вышедшее из моды длинное драповое пальто, прошла чуть подальше и устроилась на самом краешке соседней скамейки, горестно ссутулившись.

Уже стемнело, но установленные в скверике ажурные фонарики на солнечных батареях давали неяркий, хотя и вполне достаточный свет. Он разглядел, что на шее женщины повязан все тот же ляпистый, не по погоде легкий платочек, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор.

Здравое намерение вернуться в дом отчего-то пропало, хотя он уже изрядно замерз. Немного помедлив, подошел к соседке. Услышав его шаги, она подняла голову, и он ужаснулся совершенно пустому невидящему взгляду. Если б перед ней был кирпич, выражение ее глаз не изменилось бы, – в этом он был точно уверен.

– Извините, – тут он замялся, потому что никак не мог вспомнить ее имени, или, возможно, Кира его и не произносила? – моя жена разговаривала с вами в недопустимом тоне. Она порой бывает слишком прямолинейна. – И еще раз повторил: – Извините.

Взгляд соседки стал осознанным, но смотрела она на него не как на привлекательного мужчину, а как на досадную помеху вроде пролетевшей рядом мухи.

– Это совершенно неважно! – нетерпеливо сказала она, и было видно, что она желает только одного – чтоб он ушел.

Ее поведение было непривычно и даже несколько обидно, ведь Игорь знал, что все женщины при виде него делали охотничью стойку и всеми силами старались ему приглянуться. Безразличие задевало, но Игорь понимал, что лично к нему оно никакого отношения не имеет и что она ко всем вокруг относится столь же безучастно.

– Увы, важно, – вздохнул он, – вы обиделись, я же вижу.

Соседка нервно потеребила платок, явно не желая продолжать разговор.

– А что это за платок? – решил польстить он ей. – Красивый.

И тут от этих совершенно безобидных слов у нее на глазах появились слезы. Скрывая их, она опустила голову и глухо выговорила:

– Это самый обыкновенный платок, его даже красивым назвать нельзя. Просто его мне подарил мой муж, перед тем как… – голос у нее прервался, и от нее прокатилась волна такого отчаянного горя, что мужчина растерялся.

Впервые в жизни ему захотелось крепко обнять другого человека, прижать к себе и хоть как-то согреть, утешить и ободрить.

Прерывая этот разговор, со стороны подъезда раздался резкий голос Киры:

– Игорь, ты где? Иди домой!

Соседка встрепенулась:

– Идите, это ведь вас зовут!

В ее голосе слышалось нескрываемое облегчение. Остро ощутив свою ненужность, Игорь с досадой услышал еще один приказной зов, на этот раз гораздо громче:

– Игорь!

У него этот зов ассоциировался с командой «к ноге», отданной хозяйкой непослушной комнатной собачонке, и его передернуло от негодования. От возмущения остался стоять, где стоял, будто это вовсе не ему кричат так настойчиво, и принялся знакомиться:

– Как ваше имя? – понимал, что ведет себя смешно, по-детски, будто наперекор строгой воспитательнице, но остановиться не мог. – Я, как вы уже знаете, Игорь. Мы как-никак соседи, должны друг друга знать.

С некоторым недоумением посмотрев на него, соседка все же соизволила сквозь зубы ответить:

– Алевтина Павловна я. И идете уже, идите, а то ваша не слишком воспитанная супруга весь дом переполошит своими отвратительными воплями.

Игорь нехотя пошел на призыв Киры. Та стояла у подъезда в накинутом на плечи ярком красно-зеленом павловском платке. Увидев мужа, сердито прошипела:

– И где ты… ходишь? Холодно же!

Он выпрямился и неосознанно поежился. Но от мороза или возмущения – не понимал и сам.

– Ты, видимо, хотела сказать: шляешься? – ее заминка не осталась незамеченной. Прошел вперед, не оглядываясь на жену.

Кира Серафимовна задержалась на пару минут, цепким взглядом всматриваясь туда, откуда он пришел. Никого не заметив, решила все-таки выяснить у охранника, где ее муж торчал целых полчаса, благо камеры слежения имелись на всех углах дома.

Догнала она мужа только у лифта, где он придерживал дверцу, дожидаясь ее. Выйдя на последнем этаже и пройдя два лестничных марша в свой пентхаус, Кира отпыхивалась, будто прошагала все этажи пешком.

– На западе лифты для пентхауса ставят отдельные, а в России все не как у людей, – привычно посетовала, стараясь выровнять дыхание.

Отчего ее напрягало пройти до квартиры какой-то этаж, ведь это для нее весьма и весьма полезно, Игорь никак не мог понять, но решил списать это на дурное настроение. Все-таки дочь достала до печенок сегодня всех.

Съев котлету по-киевски, разогретую в микроволновке, что считалось Кирой Серафимовной чрезвычайно вредным и вообще низким моветоном, он немного посидел перед телевизором, потом принял душ и отправился в свою комнату. Посещать сегодня спальню жены не было никакого настроения. Да и было ли оно когда-нибудь?

Крамольные мысли лезли в голову, мешая спать и заставляя его делать то, что он ужасно не любил – размышлять о своей жизни. Поняв, что уснуть все равно не удастся, вытянулся во весь рост, заложил руки за спину и принялся негромко насвистывать, представляя, как бы он жил, если б не женился на Кире, едва ему стукнуло девятнадцать.

После тщательного анализа получалось, что не слишком-то хорошо. Существовал бы так же, как все его одноклассники – тянул лямку в какой-нибудь конторе или на заводе, как и они, выслушивал от гипотетической жены укоры в собственной никчемности. А то и вовсе бы спился, что случилось с парой его школьных дружков, ищущих в водке забвения от непосильных тягот жизни.