Катерина Шпиллер - Про любовь одиноких женщин

Вот куда меня опять унесло? Я ж уже дописалась до исторической встречи моих героев. А вот у меня…

У меня были две исторические встречи, встречи моей жизни. Это значит, что я выходила замуж. Оба раза по любви, да. И я любила, и меня любили… Эх, всё-таки без предыстории не обойтись.

Что такое быть нелюбимой дочкой в своей семье? Нелюбимой сестрой? Это значит вырасти в закомплексованную женщину, убеждённую в собственной некачественности, плохости, негодности. Во всём. Ибо с детства вместо «умница-красавица» слышишь рефреном «дура-уродина». В разных вариациях, не всегда так в лоб и именно этими словами, но важна ведь суть, правда? А с сутью ни одного ребёнка не проведёшь: он всегда понимает, с каким чувством говорят ему близкие какие-то знаковые слова: умница, дурак, красотка, уродище… Какие эмоции на самом деле стоят за этими словами – восхищение, гордость, раздражение, презрение – никогда не тайна для детей. И неискреннее восхищение они тоже секут с полоборота, не придавая ему никакого значения. Но если папа с сияющими глазами и улыбкой мультяшных персонажей восклицает, увидев дочку в новом платьишке: «Ох, какая же ты у меня красоточка, мне ж теперь придётся тучи мальчишек от тебя отгонять, где моя большая дубина!» – девочка чуть не взлетает под потолок от переполняющего её счастья. Она начинает повизгивать и подпрыгивать, крепко зажав в кулачках полы юбочки, её личико вспыхивает алым, а над верхней губкой поблёскивают крохотные искорки пота – она так возбуждена! Хотя и не догадывается, что её жизнь, в сущности, уже сделана, определена, как успешная, ведь то необыкновенное чувство радости, счастья и ощущение себя победительницей, подаренное ей только что отцом, настолько мощное и живучее, это такой мотор-моторище, что теперь уже никогда никаким злобным тёткам или завистливым подружкам не удастся сбить её с настроя: во веки веков она – лучшая.

А если всё наоборот, то из жизни получается драма, а иногда и трагедия: девочка с детства точно знает, что не удалась – ни внешне, ни умом, а близкие люди постоянно это констатируют с таким большим искренним чувством, что абсолютно уже неважно, как обстоят дела на самом деле, что там с умом и внешностью. Жизнь девочкой заранее проиграна: она станет жить, вести себя и проявляться именно как некрасивая дура – и так всю свою изначально горбом скривлённую судьбу. Она будет бояться смотреться в зеркало, потому что оттуда на неё пялится урод. Она станет покупать одежду исключительно для «маскировки»: огромные балахоны, шали, пончо – лишь бы закутаться в них, замотаться, чтобы никто не видел её так называемой фигуры. Она научится накручивать на голову платки и косынки в духе лихой комсомолки 20-х, чтобы спрятать «неудачные, жиденькие, сечёные волосики» – эти слова маминым голосом всегда кричат дурниной в её голове, когда она причёсывается.

Однажды… мне было лет 12… старший брат страшно опозорил меня перед гостями. Дело в том, что у меня тогда уже вовсю началось это чёртово, клятое, ненавистное половое созревание, я рванула в рост, на лбу выросли прыщи, я всё время потела… В тот день к родителям должно было прийти много гостей, маменька развернула мощную готовку – пироги, жаркое, огромная кастрюля картошки пыхтела на газовой плите… Было жарко, душно. Я должна была помогать накрывать на стол и металась из кухни в комнату, туда-сюда, бесконечно и скоренько – из кухонного смрада в комнату, где ненамного легче дышалось. А дым, похожий на утренний туман прохладного летнего утра, заволок всю квартиру. В общем, я тогда здорово взмокла. А когда пришли гости, и все рассаживались за стол, мой старший братец, оказавшись рядом со мной (кстати, он участия в подготовке стола никакого не принимал, а всё время просидел в своей комнате за книжкой), громко сообщил всем:

– Фуууу, вонючка! Хоть бы помылась! Нее, я рядом с ней не сяду, – и заржал. Почему-то гости тоже заржали… и мама с папой заржали… Мне больше всего на свете хотелось в ту минуту умереть. Я даже не очень помню, как пережила тот момент, всё было словно в тумане. То есть, туман-то был на самом деле реален – кухонный, смрадный, но к нему прибавился ещё один – в моей голове: гадкий, тошнючий, воняющей мною, моим смрадом… В ушах шумело, смех вокруг отдавался эхом в черепушке и будто мячик ударялся о его кости, прыгая туда-сюда, туда-сюда… Было больно.

Я убежала из-за стола. В ванную комнату. Встала под душ. Прямо в одежде… Мне стучали в дверь, барабанили даже, что-то кричали. Я не слышала ничего, я стояла под душем, мне казалось, что я продолжаю вонять и воняю всё сильнее. То ли козлом, то ли секрецией, то ли ещё чем-то отвратительным… Как потом выяснилось, под душем я стояла ровно сорок восемь минут, пока отец не взломал замок… Ну, потом меня, конечно, наказали.

С тех пор у меня появился, как сказали бы врачи-психиатры, вполне себе синдром: я принимала душ по несколько раз в день, как только хоть чуточку учуивала от себя запах. Любой запах, запах себя самой. Я ненавидела это так, что если только одна молекула запаха попадала в поле моего обоняния, я готова была рычать и бить себя, рвать на себе волосы, царапать лицо и вообще хотела тут же убиться каким-нибудь наиболее зверским образом. Бывали страшные мгновения… поэтому я приняла решение максимально их профилактировать. Покупка дезодорантов и всяких туалетных вод стало ещё одной моей идеей фикс.

«Как от тебя всегда здорово пахнет!» – восхищались и удивлялись все вокруг уже в скором времени. И до сих пор… Ведь с некоторых пор я ж перешла на самые дорогие парфюмы и дезодоранты со всякими тонкими и изысканными ароматами. Экспериментировала, смешивая то и это. Кстати, потому «Парфюмера» Зюскинда читала с глубочайшим личным интересом.

В результате, почти как герой культового романа (хе-хе!), тоже научилась делать интересные смеси-сочетания того, другого, третьего. Узнала, к примеру, с какими дезодорантами сочетание Шанели даёт просто непревзойдённый эффект привлечения внимания и невозможности отойти от меня: запах получается такой вкусный, что люди неосознанно торчат, как пеньки, рядом со мной, не отходят и вдыхают. Ужасно забавно.

Опыт, колоссальнейший опыт! С запахом своей природы, даже не с амбре человеческих нормальных выделений, а просто с естественным ароматом своего тела, я с двенадцати лет боролась нещадно и, кажется, победила его, убила, если такое в принципе возможно. Я сама не помню, как пахну и пахну ли вообще… Моё тело всегда не просто сбрызнуто всякими спреями, но ещё и умащено маслами и благовониями. Ни один мужчина так и не смог «пробиться» сквозь это всё до моей натуры, до, как выразился один поэтически настроенный господин, моего «сока». Интересно то, что поначалу им всем очень нравилось, какая я вся из себя конфетно-парфюмерная, а потом почему-то страшно хотелось естества. Загадочная мужская натура! Но этого я им дать не могла. Никак не могла. И объяснить, почему, тоже не могла…