Андрей Ромм - Моя вторая первая любовь

До недавних пор Виктории почему-то казалось, что сходить с ума весело. Непонятно почему. Возможно, потому что двое сумасшедших, с которыми Викторию сводила жизнь, были веселыми, добродушными людьми. Соседка Дашенька, несмотря на свой более чем почтенный возраст, играла с дворовыми девочками в куклы и классики, лепила куличи, прятала на газонах, под стеклом, секретики и отчаянно боялась своей строгой младшей сестры Татьяны Павловны. Стоило той только крикнуть из окна своим дребезжащим старческим фальцетом: «Даша, пора обедать!», как Дашенька бросала все дела и пулей мчалась домой. Взрослые угощали Дашеньку леденцами (других конфет она не признавала) и грустно качали головами, жалели ее. Маленькая Вика не понимала, почему жалеют веселую и добрую Дашеньку, а не ее суровую сестру, у которой брови всегда были насуплены, а губы сжаты в ниточку. Безымянная женщина, торговавшая у входа на Северный рынок шариками-попрыгунчиками на резинке, тоже была веселой, хоть и очень странной. Во-первых, у нее был оглушающее пронзительный свисток, на котором она высвистывала разные мелодии, большей частью бравурные. Во-вторых, если не было денег, то шарик можно было получить в качестве приза за отгаданную загадку. Загадки были странными, непонятными, давалась только одна попытка, но иногда все же получалось отгадать. Приз вручался под музыку и аплодисменты, на зависть подружкам, не нашедшим правильного ответа. А поди угадай с первой попытки, что «круглый, без ножки, лежит на дорожке», это не колобок, не блин и, даже, не железный рубль, а солнечный зайчик?

Происходящее с другими людьми воспринимается проще и легче. Особенно в детстве. На пороге тридцатилетия, пересев из одной, разбившейся о быт, любовной лодки в другую, начинаешь относиться к себе с одной стороны, весьма критично, а с другой, очень внимательно. Слишком уж тяжело переживалось предательство и все то, что за ним последовало. Переживалось? Нет – переживается. Переживается по сей день, то и дело колет внутри острыми иголками, скребет наждаком, подступает тугим комком к горлу. Прошлое никак не отпускает, несмотря на то, что уже началась новая жизнь. Подруга Альбина, любительница каламбуров и всякого рода словесных выкрутасов, называет нынешнее Викторино состояние «рестартом без перезагрузки». Очень, кстати говоря, метко называет, так оно и есть, хоть и звучит абсурдно. А разве сама жизнь не абсурдна? Несколько лет строишь терпеливо, по кирпичику, свое счастье, но, стоит только остановиться и отступить на шаг для того, чтобы полюбоваться результатом, как прочное кирпичное строение предстает карточным домиком, разваливающимся от малейшего дуновения. Кто-то там дунул, и у тебя больше нет счастья… Грустно? Еще как. Не до слез, а прямо до воя. И если вскоре после этого начинаются провалы в памяти, то прежде, чем как следует удивиться этому, ты как следует пугаешься. Потому что внезапно найти считавшуюся потерянной зарядку для телефона в банке с перловой крупой – это страшно. Потому что это происходит с тобой. Потому что нечто подобное происходит с тобой уже не в первый раз. Потому что тебе всего двадцать девять лет. Рановато для встречи со стариной Альцгеймером.

Кроме того, любой начитанный и «насмотренный» человек прекрасно понимает, чем чреваты эти самые провалы. В беспамятстве можно натворить такого… В беспамятстве все, что угодно, можно натворить. Вдруг ей придет в голову, что она Воительница Света или какая-нибудь Добрая Валькирия, а Валерка – Исчадье Ада или Порождение Тьмы, и она решит зарубить его кухонным тесаком, воображая, что у нее в руках Меч Возмездия? Или, наоборот – она станет Исчадьем Ада и убьет доброго Валерку?

Убийство, это, конечно, крайности, но и без них плохо. Разве можно жить без памяти? Память, это то, что делает человека человеком, конкретным человеком, с конкретным жизненным багажом, привычками и всем прочим. Потеря памяти означает потерю личности, потерю всего. Превратишься в овощ с минимальными навыками самообслуживания. Если они еще сохранятся, эти самые навыки, а то ведь можно совсем про все-все-все позабыть. Это называется тотальная амнезия. Благодаря всезнающему Интернету, теперь нет необходимости в том, чтобы по любому мелкому поводу консультироваться у специалистов. Тем более – у психиатров. У них только проконсультируйся, только попадись в цепкие руки. Поставят на учет и потом ни за руль, ни по тарелочкам пострелять. Без тарелочек Виктория обходилась спокойно, тем более, что у Валерки, в отличие от Константина, не было ни ружей, ни удочек, а вот без машины в загородном доме жить трудно. Даже в пятнадцати километрах от кольца. Даже при наличии автобуса и маршруток. Автобусы ходят редко, а в маршрутку надо садиться на конечной, там она набивается битком и ближнюю остановку проезжает, не тормозя, а это неудобно. И гоняют водители маршруток настолько лихо, что после каждой поездки хочется новый день рождения отпраздновать. Чем больше праздников, тем, конечно, лучше, но не такой ценой. Такое впечатление, будто маршрутки водят те, кого в летчики-истребители по состоянию здоровья не приняли. Нет, ну их к черту, психиатров этих!

Самообразовываясь, Виктория вычитала в Интернете, что амнезия может быть и на нервной почве, когда из памяти вытесняются воспоминания о чем-то неприятном. Было написано, что такая амнезия могла развиваться не только у больных, но и у здоровых людей. С оговоркой, касательно истерического типа личности, но лучше уж считать себя истеричкой, чем шизофреничкой. Так гораздо приятнее и спокойнее, тем более что развод сказался на нервной системе Виктории далеко не самым лучшим образом. Раздражительность повысилась невероятно, для того, чтобы завестись, было достаточно малейшего пустяка, то и дело пробивало на слезу. Как ни сдерживайся, сколько ни внушай себе, что так нельзя, в какой-то момент переключается внутри невидимый тумблер и начинается то, что Валерка называет «концертино», а коллеги «бурей в пустыне». С Валеркой и коллегами однозначно повезло. Приятно, когда тебя окружают чуткие люди, способные войти в положение и сделать поправку на особые обстоятельства, но бесконечно никто скидок делать не станет. Любое терпение когда-нибудь иссякает.

Память повела себя странно. Вместо того, чтобы вытеснить воспоминания о разводе, а лучше бы, вообще, о Константине, забыть бы его поскорее, да и не вспоминать никогда, память «выбрасывала» незначительные, несущественные воспоминания о каких-то пустяках. Но страшно было то, что стирались эти незначительные воспоминания напрочь. Сколько ни напрягайся, ничего не вспомнишь. Даже смутно.