Илона Якимова - Белокурый. Грубое сватовство

– Поговори с Арраном, Джорджи… поговори, пока мы здесь – и на пике мимолетной славы у плебса. У тебя легкий нрав, тебя все любят, и на тебе, в отличие от меня, нет клейма изменника. Он уступит тебе.

– Пробовал, – Хантли понял его с полуслова, – но он стоит на своем и не сдвинется с места. Он же ненавидит Битона лютой ненавистью.

– Да брось! Сдается мне, они дурят нас, эта парочка кузенов – кто бы ни пробился к власти, один из них всегда на коне. А ссорятся лишь для отвода глаз… Арран может ненавидеть Битона сколько угодно, но приложить руку к его гибели у него не хватит духу, кишка тонка. Поговори снова! А я тебе подыграю, Джорджи.

– То есть?

– Скажи Аррану, что я заключил союз с Дугласами – и ради того, чтоб вернуть Долину, готов забыть о кровной вражде.

– Что, в самом деле?!

– Раньше небо упадет в Ферт-о-Форт, – отвечал Босуэлл спокойно. – Так скажи ему, что Ангус непременно выдаст мне Битона, чтоб я увез его в Лондон к Генриху… ведь подозрения покойного короля в мою сторону весьма широко известны, не так ли? Скажи ему, что это дело ближайших дней…

– Он потребует доказательств.

– Он их получит. Я в самом деле договорюсь с Питтендрейком.

– Ты готов рискнуть головой?

– Ради того, чтоб Битон вернул мне Долину, раз этого до сих пор не сделал Арран – да. Арран струсит, узнав об этом – если он в самом деле передаст католического примаса Шотландии в руки сассенахам, как долго ему оставаться регентом? И тогда послушает тебя…

– И передаст Битона кому-то из лордов королевы – чтобы остаться в стороне!

– Вероятней всего.

– Патрик! – и Хантли вскочил со своего места, в восторге обнял кузена. – Королева тебе этого не забудет, клянусь!

– Да уж надеюсь, – с усмешкой отвечал тот.

Усмешка эта шевельнула что-то неназываемое в памяти Джорджа Гордона, он поколебался, но все-таки произнес – неожиданно для себя самого:

– Знаешь… давно хотел узнать у тебя… стало быть, те слухи, что ходили у нас, чего ради Джеймс взбеленился на тебя… всё правда?

Не вполне понятно было, что Хантли имеет в виду – измену государю или обольщение государыни.

– Ну, а сам-то как думаешь? – спросил в ответ Белокурый, уже не улыбаясь.

И Джордж Гордон Хантли, споткнувшись об этот пристальный, стальной взгляд, вдруг отчего-то почувствовал себя неловко и не смог дать себе ясного ответа, и с этим знанием о друге детства и родственнике ему предстояло жить остаток лет… но Джордж предпочел не усложнять отношения мелочами.

– Ладно, что бы там ни было прежде, Патрик, сейчас-то ты – лорд королевы… однако ведь и Дугласы не простят.

«Не простят» – слабо сказано. Если Ангус пойдет на союз с Белокурым и будет потом обманут – гневу его не будет равных ни на равнинах, ни в горах, в добавление к той-то, прежней, стойкой ненависти.

– Не простят – быстрее сдохнут, – кратко отвечал Босуэлл. – Это уж моя печаль, кузен, и моя забота. Если Ангус первый зажжет пламя междоусобицы в Мидлотиане – там, где этого не могу сделать я, самый миролюбивый и законопослушный среди баронов Марии де Гиз…

– Тебе это только на руку, – прошептал осененный догадкой Хантли и немедленно выпил, чтобы сдержать чувства. – Любой исход… ты все просчитал.

– Почти.

Пока первый стюард нарезал оленину, пока широким ножом разваливал на чеканном серебряном блюде розоватые куски сочного мяса, поливал их горчичным соусом, сотрапезники снова молчали, жадно принявшись за еду – и если в Хантли говорила понятная усталость, то Босуэлла сжигала изнутри острота момента, лихорадочное желание деятельности. Он ел, не чувствуя вкуса, кроме вкуса виски, который предпочел и бордо, и элю. Виски и лошади – лучшее, что есть за душой у кузена Джорджи, лучшее и самое живое. Но между говядиной и слоеным пирогом с мелкой птицей Джорджи снова заговорил:

– Но кого выбрать, чтобы предложить Аррану – как нового, подставного тюремщика кардинала? Сазерленд – слишком откровенно, Флеминг…

– Флеминг держит руку англичан, уж поверь мне.

Хантли мудро не стал выяснять у кузена источник данных такой точности:

– Мэтвен, Эрскин… – Патрик молча покачал головой, продолжая есть. – Может, тогда твой двоюродный братец Ситон? Он ведь слывет за отдельного, ни нашим, ни вашим.

– Ситон подойдет. У Ситона вечно на лице этот печальный вид борзой, которой не досталось кабаньих потрохов – даже если рука его при этом блуждает в декольте молоденькой фрейлины…

– Что ты… После второй женитьбы он переменил привычки, ты же знаешь.

Лорды расхохотались, затем Босуэлл посерьезнел и уточнил:

– Касательно Аррана – только не переумоляй его, Джорджи. Что, если он в самом деле велит Дугласам избавиться от кардинала, а те передадут его мне – ну, и что я с ним буду делать?

– Подаришь королеве на Пасху, перевязав золотой ленточкой, – осклабился Джорджи.

– Обмолвись об этом случайно, проговорись, как ты можешь, – улыбнулся Белокурый. – А после вырази сожаление, что, мол, сорвалось с языка… пусть регент вытягивает из тебя слово за слово всю историю, понимаешь?

Союз Ангуса и Босуэлла – этот слух, один только слух среди нобилей королевства поднял штормовую волну, грозившую снести все мыслимые правила приличия, рушащую все прочие, уже установившиеся союзы. Это было противоестественно, бесчестно – для Босуэлла, ибо он до того прямо заявил свою верность королеве, это было позорно – для Ангуса, ибо тем самым он простил бы гибель своих на Коугейте, не говоря об остальном, это было попранием здравого смысла для обеих сторон и, тем не менее, так оно и оказалось. Племянник епископа Брихина устроил этот союз отнюдь не прямо, а воспользовавшись теми прелестными обиняками, которые в юности в изобилии наблюдал от железного Джона. Лорд Глэмис, будучи с поручением от дяди в Холируде, с изумлением застал как-то ссору ближайших родственников – Сазерленда и Хантли, из которых первый, как более молодой и непримиримый в вопросах чести, за глаза обвинял Патрика Хепберна в том, что в глаза было известно всем – в принятии мзды от сассенахов, в уклонении от партии королевы к партии Тюдора и прочая, прочая… Хантли, выйдя из себя, повысил голос, но Глэмису не удалось услыхать, куда дальше повернула столь любопытная беседа. Увидав Лайона, Хантли с досадой оборвал разговор:

– Ты ничего не смыслишь в политике, Джон, и ты мало знаком с Босуэллом, чтоб судить о нем… столь предвзято, – и Гордоны разошлись, ворча друг на друга, как дикие лесные коты.

Джон Лайон прилежно пересказал дядьям эту сцену.

Не иначе, граф Босуэлл готовился поменять курс – возможно, будучи оскорблен приездом ко двору графа Леннокса, которого прочили в женихи королеве-матери.

Вторая ласточка прилетела к Питтендрейку с той стороны, откуда не ждали. Свои люди донесли о ссоре двух церковников, до сей поры ладивших настолько, что делили порой трапезу и во времена «Мятежного Парламента», и после него, в Эдинбурге. В исступленной ярости, подобный Марсу, бушующему под Троей, налетел хромоногий приор Пейсли на Джона Брихина на ступенях церкви Святого Катберта – и в первую же минуту разбился о волнорез спокойствия железного Джона: