Наталья Калашник - Разгадать загадку

– Ваш телефон?

– Вы спятили!

– Я хочу посмотреть ваш телефон. Вы могли что-то сфотографировать.

Ее телефон ему уж точно не видать! Но этот злобный тип потянулся к карманам ее куртки, нагло достал телефон, покрутил в руках и, делая вид, будто не замечает сыплющихся в его адрес проклятий, разочарованно подтвердил:

– Ваш телефон, похоже, без камеры.

– А у вас, похоже, мания преследования!

– Хотите сказать, что вы не ищейка Антона Давыдова?

– Большего бреда мне не приходилось слышать! Поверьте: если бы я так не торопилась, то наверняка размазала бы вас об стенку.

– Так кто вы тогда такая? – растерянно пробормотал мужчина.

Ответа не последовало.

«Мистери» умчалась мимо на высоченных каблуках, метая молнии, но при этом она совершенно не знала, что ей делать дальше.

Мечтая как можно скорее покинуть ужасный мотель, она поспешила к такси, на котором приехала из столицы. Придется-таки ехать к папуле и пускать скупую слезу…

Какое-то время она просто ошарашенно смотрела на дорогу. Потом из ее груди вырвалось проклятие: чертов таксист умыкнул вместе с ее дорожной сумкой, в которой осталась одежда и последние из оставшихся драгоценностей.

Стоя у окна, Илья Игнатьев проследил за направлением, в котором скрылась странная незнакомка. Он так и не понял, что именно она пыталась найти в его номере, и оттого чувствовал себя не в своей тарелке: Илья привык докапываться до истины. Весь ее бред казался нелепым и никак не вязался с ее внешним обликом: «Грейс Келли» явно не походила на женщину, которой можно дать отворот-поворот. И на ищейку она едва ли тянула. Дерзкая на язык, наглая. Уникальный образец извращенных современных нравов.

Время между тем близилось к обеду. Добыть нормальный кофе в этом злополучном мотеле так и не удалось. Илья энергично тряхнул термосом, надеясь, что в нем все же осталось пару спасительных глотков. В последний раз ему делала кофе симпатичная девочка-школьница на заправке недалеко от Балаклеи. Она мило улыбалась ему, упрашивая оставить автограф. Как будто его несчастный автограф чего-то стоит! Илья, однако, как подобает настоящему интеллигенту, выполнил просьбу. Он всегда был предельно вежлив с любым незнакомцем, утверждавшим, будто обожает его книги. А эта девочка на заправке охарактеризовала одну из его книг словами «просто отпад» и не пожелала брать денег за кофе. Илья незаметно оставил в ее окошке сто гривен.

На душе было пусто, как, собственно, и в голове. Старинная печатная машинка марки «Ремингтон», давно забытая, покоилась в багажнике его «Шевроле-блейзер».

Простояв еще какое-то время у окна, Илья попытался заставить себя включить голову и перенести наконец печатную машинку в номер. Он даже воображал в голове, как это сделает: как сядет писать, как введет в действие главного героя – маленького мальчика из небольшого городка, которого мучают странные кошмары; это все, что он мог придумать, потому что с головой уйти в нирвану творческого процесса у него давным-давно не получалось. И потом эта «Грейс Келли», пошатнувшая его спокойствие… С досадой Илья потянулся за термосом, пока не вспомнил, что тот был пуст.

Через три дня его ждали в Киевском национальном университете с первой лекцией. «Профессор по зарубежной литературе»! Илья до сих пор не мог понять, как его угораздило подписаться на эту глупейшую, на его взгляд, авантюру. Он разорвал все связи со своим бывшим гнездышком в Одессе и не жалел об этом: этот город не дал ему ничего хорошего, кроме того там погибла его жена. Илья уже сбился со счета, сколько месяцев без толку колесит по стране, в то время как Антон Давыдов роет для него глубокую яму. Бывший приятель не верил, что Илья способен написать новую книгу.

– Пусть твой очередной слюнявый «шедевр» издает кто-то другой! – грубо бросил ему Антон во время последнего телефонного разговора.

Вся загвоздка заключалась как раз в том, что по условиям контракта со «Стар-Паблишер» Илья еще два года не имел права печататься где-то в другом месте, а если бы Антон подловил его на чем-то подобном, то это позволило бы ему затаскать Илью по всем возможным судам. Недавно его электронную почту уже пытались взломать. Вполне логично он предположил, что незнакомка в его номере была подослана именно Антоном.

Возвращаясь обратно к мыслям о цели своей поездки, Илья рассеянно провел пятерней по волосам.

Какой из него профессор истории литературы, если писательская карьера – самое важное в его жизни – летит в пропасть? В последние полтора года творческое вдохновение иссякло, фантазия сказала «стоп» любым попыткам наклепать что-нибудь мало-мальски сносное, а единственный изданный рассказ, в котором нашествие летучих мышей терроризирует частную школу маленького городка, слишком попахивал Кингом. Трудно было разубеждать критиков в обратном. Обвинения в плагиате – такого Илья себе позволить не мог: даже в молодости, когда им были написаны лучшие из его произведений – романы «Кольцо Антуанетты» и «Страх в Подземелье» – он никому не подражал. И позднее, женившись, он творил, как ошпаренный, не позволяя себе подолгу оставлять печатную машинку. Пять лет назад Илью Игнатьева признавали одним из лучших в своем жанре. Он работал до тех пор, пока перед глазами не начинали расплываться слова, и даже тогда, с покрасневшими глазами, продолжал писать.

Сумасшедший трудоголизм или, скорее, помешанность на том, чтобы творить, даже если вокруг начнется землетрясение, сыграл с ним злую шутку. Так, во время увековечивания своего имени как писателя, он утратил возможность стать нормальным мужем. Он был кем угодно, по мнению собственной жены: «нудным кретином», «невнимательным ублюдком», а потом и «злобным тираном», – но только не хорошим семьянином. Благодаря упорным стараниям Ани пресса была в курсе того, как выглядит Илья Игнатьев в домашней обстановке: «…Повернутый на своей писанине маньяк, который на двадцать часов в сутки запирается в кабинете в обнимку с печатной машинкой, еще три – ведет переговоры с редактором и издателями, а в оставшийся час колотит жену за то, что она, к сожалению, не вписывается в его плотный график и в жизнь в целом…»

Он никогда не колотил Аню. Что же до всего остального – чистая правда.

На то время Илья слишком равнодушно относился к рецензиям собственной жены. От него не последовало ни малейшего опровержения. Как результат – имидж безукоризненного интеллигента-писателя треснул по швам и окончательно был разрушен, когда в его карьере последовал длительный застой, растянувшийся на последние полтора года, следующие за трагической гибелью жены. Родной городок, затерявшийся в Киевской области, по-прежнему верил в него, и как раз поэтому Илья не мог заставить себя вернуться.