Ольга Мариуц - Цепи Гименея

Они были на это обречены. Зная страсть Стаса опаздывать всегда и всюду, кроме работы, можно было заранее предположить, что на собственный развод они тоже опоздают. Поэтому Лиза решила набраться терпения – в последний раз! – и не раздражаться. За годы совместной жизни он вытянул у нее достаточно нервов своей медлительностью и нерасторопностью, поэтому имело смысл поберечь хотя бы оставшееся.

В конце концов, развод – не свадьба, и они не будут выглядеть так глупо, как выглядели восемь лет назад в глазах приглашенных разделить с ними счастье знаменательного дня. Но на развод гостей не приглашают. Хотя Лизе вдруг пришло в голову, что это несправедливо. Родные и близкие в день бракосочетания празднуют счастье авансом, ведь никто не может знать, не закончится ли эта искристая феерическая эйфория уже через месяц после того, как в документах будет проставлена соответствующая запись. Праздновать вновь обретенную свободу было бы куда естественнее.

Стас уже минут десять разглядывал в зеркале узел галстука, проверяя, насколько идеально он завязан. Она так и не научилась завязывать ему галстуки. На заре их семейной жизни это ее огорчало, но сейчас она была даже рада. Даже если бы она научилась вывязывать эти идиотские узлы, это все равно ничего бы не изменило.

– Кажется, у меня раздражение, – сказал Стас, легонько проверяя ладонью гладко выбритый подбородок. – Нужно сменить пенку для бритья.

Кажется, у него раздражение! Лизе хотелось сказать своему почти уже бывшему мужу, что ее раздражение (не физическое, а эмоциональное, что, конечно, в тысячу раз хуже!) уже почти достигло апогея. И если бы она была чуть более меркантильна и заботилась о себе так, как заботилась все эти годы о нем, то подала бы в суд. И, несомненно, вытребовала бы, уж конечно, немалую компенсацию за причиненный им моральный ущерб. Поскольку только благодаря ему она разуверилась в самых лучших человеческих чувствах, осталась у разбитого корыта и вообще не знает, что делать со своей жизнью дальше.

Стасу оставалось сделать «последний штрих», и он принялся выбирать парфюм. Это надолго. Она, женщина, не позволяла себе столько духов! Правда, когда-то она сама его и приучила к хорошим запахам. Когда они познакомились, он пользовался самым дешевым одеколоном, и она терпела этот невозможный запах только ради его самого. Но сразу же после свадьбы выбросила эти невзрачные бутылочки в помойное ведро и стала покупать ему парфюмерию только самого высокого класса. Вначале он протестовал, говоря, что заработок менеджера средней руки не позволяет ему так дорого пахнуть. Но она очень быстро убедила его, что для делового человека – это исключительно важный момент. Ведь если даже при хорошем костюме он будет расточать вокруг себя аромат дешевого одеколона, то вряд ли кому-нибудь придет в голову заключить с ним крупную сделку.

– Как ты думаешь, это подойдет? – обратился он к ней, сосредоточенно нюхая прозрачную пробку. – Нет, нужно что-то теплое, но не такое насыщенное.

Наконец, он был готов, что отметил удовлетворенным взглядом в зеркале. Лиза взглянула. Перед ней стоял очень интересный мужчина – еще молодой, высокий, красивый. Скрепя сердце, она признала, что еще и с умным взглядом глубоких карих глаз. Впрочем, именно благодаря Стасу она теперь знала, что взгляд не всегда отражает внутреннее содержание.

Лиза взглянула через его плечо в зеркало и осталась не слишком довольной собой. Нужно было пойти в парикмахерскую: сделать нормальную прическу и маникюр. Хотя, может быть, все к лучшему – так невооруженным глазом видно, кто из них палач, а кто жертва. Лизе настолько понравилась эта идея, что у нее даже улучшилось настроение. Она еще раз взглянула на Стаса, собираясь его все же поторопить. Перед ней, учитывая отражения в зеркале, находились двое элегантных, хорошо одетых, источающих обаяние мужчин.

– Ты что, собрался жениться, не выходя после развода из ЗАГСА? – не удержалась и съязвила она.

Он посмотрел на нее в зеркало. Очень внимательно.

– Что тебе опять не нравиться?

– Нет, выглядишь ты изумительно, – чистосердечно уверила его Лиза. – Только как бы тебя не приняли за жениха.

– К сожалению, каждая невеста приходит в ЗАГС со своим женихом.

Лиза не поняла: то ли он решил ее подразнить, то ли просто поддержал игру?

– Ну, там могут быть и одинокие претендентки, – весело, чтобы не он не почувствовал, что ее зацепило его замечание, сказала она. – Например, служащие ЗАГСА. Они, наверняка, оценят твою неотразимость.

– А ты ревнуешь?

Этим он разозлил ее еще больше.

– Только не надейся, что если от тебя несет… – Лиза расширила ноздри и втянула в себя запах, чтобы определить марку одеколона, но не смогла этого сделать. – Если от тебя несет, как от цветочной клумбы, то они все сразу же бросятся тебе на шею. Думаю, у них давно выработался иммунитет на семейную жизнь.

– Это почему же? – не поверил Стас.

– Они каждый день становятся свидетелями разбитых надежд, – Лиза похвалила себя за удачно найденную метафору. – Развод – это ссоры, свары, накопившиеся кучи грязного белья…

– Ничего, – сказал Стас, не обратив внимания на брезгливое выражение ее лица. – У них это компенсируется ежедневным созерцанием свадеб.

Он не оставил за ней последнее слово. «Ненавижу», – сказала про себя Лиза и улыбнулась, чтобы он не понял, что сумел «прищемить» ее.

«Лучше ужасный конец, чем ужасы без конца!» – с этим лозунгом во Вторую мировую войну немцы сдавались под Сталинградом. Этот же лозунг пришел Стасу в голову сегодня утром, вместе с обычной в последнее время утренней головной болью. Боль была муторной и изматывающей, не поддающейся анальгетикам, которые он глотал в последние дни горстями. Раньше головная боль была для него редкостью, поэтому сейчас страдал он прилично. Вначале у него было подозрение, что все дело в непривычной постели – два месяца назад он переселился из супружеской спальни в гостиную, и теперь спал на большом кожаном диване, который, как утверждала при его покупке Лиза, был просто великолепен. Теперь Стас признавал, что диван, действительно, был хорош, но чисто визуально. Выспаться на его твердой и скрипящей поверхности было невозможно. Стас притащил из спальни свою любимую мягкую подушку, но это ничего не изменило, по утрам голова все так же была тяжелой. В конце концов, он решил, что это не настоящая боль – скорее, невозможность разобраться в ситуации и найти из нее какой-нибудь хоть более-менее приемлемый выход.