Александр Вовк - Кого выбирает жизнь?

Эх, любовь, любовь! Неосознанная нами в то время сказка, вечная игра природы, порождавшая таинственные и горестно-счастливые миражи нашей юности. Теперь у нас всё иначе. Где она, та глупая и счастливая пора? Где наша любовь? Но от нее, незаметно испарившейся, у нас осталось нечто большее – дружеская привязанность, уважение, обожание, восхищение… Разве молодежь знает этому истинную цену? Но кому-то она откроется, как и нам с тобой, Зайца. Только ведь, всё равно, не всем! Стало быть, мы с тобой – избранники, мы – счастливчики!

И вот всё у нас зашаталось. В моей голове время от времени навязчиво появлялись самые страшные мысли. Я их отгонял, но более всего меня терзало то, что я всё-таки в глубине своего сознания допускал возможность самого неприемлемого финала для нашей семьи. То, что тебя в ней вдруг может не оказаться! Я пугался этих мыслей, я их глушил другими, более важными, но они не уходили далеко, каждый раз возвращаясь и вызывая множество вопросов и ситуаций, которые обсуждать мне казалось совершенно недопустимо, попросту кощунственно. Даже появление подобных мыслей я закономерно расценивал как предательство тебя. Я всецело должен был нацеливаться на твоё выздоровление, а я думал, черт знает, о чем! Неужели всё действительно может случиться? Неужели мы с тобой не обладаем той исключительностью, которую я автоматически нам приписывал, и которая, как мне всегда казалось, оберегала нас от многих бед, постоянно круживших рядом.

Одна из моих запретных мыслей – как я останусь один? Я же давно привык, что значительную часть жизненно необходимых обязанностей легко и непринужденно, по крайней мере, не жалуясь никогда мне, исполняешь ты! Многие из твоих обязанностей для меня – темный лес. На меня всегда возлагалось немного: задача наполнения семейного бюджета и «добыча» продуктов питания, ремонт и содержание бытовой техники, всякие оплаты квартиры, садиков, почтовые дела и организация того, что называется культурным нашим досугом. Но, находясь за твоей спиной, я никогда не задумывался о проблемах ежедневного приготовления еды, о стирке, о периодически необходимых нам и детям лекарствах, о подержании стерильной чистоты в квартире – фундамента нашего здоровья. Вся эта глыба семейного уюта была на тебе, и вот теперь ее без твоей поддержки придется осваивать мне самому? А когда я буду это делать, успевая и во всех прежних своих обязанностях? Кто мне поможет? Не сын же, военнослужащий, который давно отделился и живет со своей семьей далеко за Уралом. А дочери и без меня забот хватает! Неужели придется приглашать кого-то чужого? И потом обнаруживать во всём сделанное непривычно, сделанное не так, как делала ты… Это же невыносимо, переживать такое всякий божий день! Жениться снова? Только ни это! Я даже представить себе не могу кого-то вместо тебя! Мы ведь срослись настолько, что выжить, оставшись без тебя, я не смогу ни физически, ни духовно, ни морально, ни аморально… «Не знаю и даже думать об этом не хочу!» – сразу же заводился я, всё же представляя в глубине души, что решать эту задачу в случае чего мне придётся.

Но моё существо активно протестовало. «Нет и нет! Не смогу я без тебя. Я всегда старался избегать разговоров о нашей любви, я их попросту стеснялся, но она подразумевалась сама собой и никогда между нами не подвергалась сомнению, и я действительно всегда любил и люблю тебя без всяких красивых слов! Из всех женщин существуешь для меня одна лишь ты! Из самых красивых, самых привлекательных, самых обворожительных и еще, бог знает, каких. Только ты, моя Зайца (именно так я называл тебя с нежностью, делая ударение на последнем слоге), мне очень-очень нужна! Только ты или никто! Так пусть же все несчастия обойдут тебя стороной и спасут и тебя, и нашу семью!»

Вообще-то, сознаюсь, нетрадиционная мысль меня тогда посетила. И я решил, если не станет тебя, мне лучше проследовать туда же. И я принялся более детально прорабатывать этот вариант. Однако он оказался не таким уж простым в реализации. Застрелится, мне не удастся, поскольку оружия нет, и не будет. Открыть газ? Это легко, но тогда, сколько людей, мечтающих жить, пострадает из-за меня? Значит, отпадает. Кинуться под машину? Нельзя: ведь сдуру обвинят невинного водителя. Броситься с моста? Нет, не хочу, потому что я знаю, как отвратительно выглядят утопленники. Отравится? Можно, но слишком это по-женски. Вскрыть себе вены в горячей ванной? Говорят, будто это даже приятно. Но всё это – не то!

Кроме того, человек, вроде меня, который решается уйти из-за того, что ему свет стал не мил, не станет искать для этого наилучший способ, лишь бы привлечь к себе внимание. Мне бы хотелось уйти незаметно, чтобы не так…

Ах, Лев Николаевич! Ты тоже, подобно мне нынешнему, искал для своей взбалмошной полусумасшедшей Карениной подходящего способа самоубийства, но тебе хотелось чего-то иного, весьма публичного и одновременно, страшного до ужаса. Чтобы всех потрясти страшной смертью. Чтобы читатели (что и произошло в действительности) уже по этой только причине, из-за чудовищного способа самоуничтожения главной героини, не задавали бы себе вопросов, зачем она это сделала? Сам же Толстой, как я понимаю, этого читателям не объяснил. Да он и сам, конечно же, не смог бы себе этого объяснить, но ему очень хотелось скорее закончить роман и, кроме того, закончить его непременно чудовищной трагедией, потрясающей читателей до основания их мятущегося от ужаса разума.

Надо признать, Лев Николаевич этого вполне добился! Читателей напугал основательно. Тем не менее, поведение Анны от этого не стало ни понятнее его читателю, ищущему сколь-нибудь обоснованный смысл самоубийства, ни разумнее для самой героини! Помню, я дважды перечитал весь роман и несколько раз его финал, но ничем так и не смог оправдать спонтанное самоубийство Анны, да еще столь нелицеприятным способом. Как говорят теперь, очень уж всё притянуто! Но не стану ругать за это человека, еще при жизни своей признанного в мире гением, ибо мои слова могут истолковать, как стремление поставить себя выше гения! К этому я не стремлюсь даже в самую последнюю очередь! Видимо, до понимания Толстого я просто не дорос! Видимо, у каждого свой крест! И его должно нести долго и до конца, не выискивая более лёгких решений.

О чём это я? Ах! Пожалуй, до решения этого вопроса я тоже пока не дорос!

Но жизнь моя продолжалась.

Уже на второй-третий день пребывания в кардиологии тебе значительно полегчало. Давление сбили, оно стало даже несколько ниже нормы. Перебоев в работе сердца поубавилось, хотя ты по-прежнему оставалась совсем немощной. Тем не менее, беда от нас отодвинулось настолько, что свою неоконченную тему я больше не вспоминал. У меня появилась спасительная надежда.