Ашира Хаан - Десятый сосед

Расстроилась не только я, Олег тоже. Он уже запланировал кучу кадров – и с венком, и с букетами листьев. Даже придумал, как разложить меня на них покрасивее.

– Пойдем тогда в лес? – предложил он. – Там на поляне есть несколько кленов. В лесу точно никто убираться не будет.

– Не хочу, – отозвалась я тихо.

– Почему?

Двенадцать лет я не ходила в тот лес вообще. Ни на лыжах в колледже – приходилось прогуливать. Ни на шашлыки с друзьями – каждый раз придумывала новую причину. Ни просто гулять. Вообще никогда. Нет.

Один раз попробовала – и вылетела на дорогу, не пройдя и пяти метров вглубь. Мне показалось, что за ближайшим кустом тот прыщавый все еще ждет меня. Знает, что я однажды вернусь и он закончит то, что начал.

– Просто… не хочу. – Я покачала головой и предложила альтернативу:

– Давай дальше по бульвару пройдемся? Может, на той стороне еще не все убрали.

– Ева! В лесу полно листьев! Пойдем!

– Нет… – Я пыталась быстро придумать какую-нибудь приличную причину, но ничего в голову не приходило.

Мимо по бульвару проехала «Скорая». Я машинально проводила ее взглядом, скрестила пальцы и шепнула: «Чур, не моя беда».

Олег заметил, скривился:

– Опять твоя ерунда!

– Прости, – покладисто сказала я. – Я уже реже так делаю.

Но он, похоже, был настроен вернуться к теме:

– Можешь ответить, почему мы в лес не идем?

– Там грязно.

– Не грязнее, чем здесь. Дождя три дня не было.

– Там собак выгуливают.

– Здесь тоже, но тебя это не смущает.

– Там темно.

– На поляне солнце.

– Я просто не хочу! – В отчаянии я прибегла к бессильному и бесполезному последнему аргументу.

– А я хочу! – отрезал Олег, схватил меня за руку и потащил за собой. – Я согласился на фотосессию, пошел тебе навстречу, так что давай ты пойдешь навстречу мне.

Не упираться же ботинками в землю, как маленький ребенок? Я потащилась за ним, глядя, как неумолимо и неизбежно встает впереди лес. Казалось, туда даже не пробивается солнечный свет. И какие там получатся фото?

Впрочем, это мне только показалось, солнца сквозь редеющую листву действительно проникало много, темным лес был только в моем воображении… Но я не могла. Просто не могла! Конечно, я не рассказывала Олегу, что там произошло.

Я даже маме не рассказывала.

В тот вечер ей было не до меня – папа впервые не пришел ночевать. Дальше стало как-то недосуг, потом я вроде бы пережила, а после оказалось, что ждала я слишком долго и уже как-то глупо начинать.

Да и что я могла ей сказать? «Мама, ты была права: с непослушными девочками случаются именно те плохие вещи, о которых ты предупреждала?»

Они почти случились со мной. А с Верой – случились. Она тоже никому ничего не рассказала, но узнала я об этом не скоро.

Через пару лет после окончания колледжа на встрече выпускников вдруг зашла речь о тех, кто с нами учился, но не добрался до выпуска. И среди тех, кто вылетел за «хвосты», решил пойти сразу работать, перевелся в другое место или уехал за границу, вспомнили Веру.

Кто-то из парней хохотнул:

– Вот дура – умудрилась прямо в начале года залететь! Зато экзамены не сдавала.

– Говорят, ей трояки нарисовали на халяву и диплом выдали.

– Повезло, – добавил кто-то из девчонок. – У нас в институте тоже с пузом с курса на курс переходили. Одна так и родила пятерых.

– А что, знаете, от кого Верка залетела-то?

– Евку спроси, они ж дружили.

Я к тому времени уже выпила достаточно, чтобы устать от этой ярмарки тщеславия, от фотографий однокурсников, историй о студенческих пьянках и сексуальных похождениях и забилась в угол, листая первый попавшийся журнал.

Когда речь зашла о Вере, я навострила ушки, но лицо продолжала делать равнодушное. И когда бывшие однокурсницы обратились ко мне с вопросом, вполне натурально пожала плечами – мол, откуда мне знать?

Сработало.

– Не лезь к Евке, они как раз поругались перед этим.

– Мне кураторша рассказывала, что родители Веркины пытались из нее выбить имя второго счастливого родителя, но она как партизан!

– Выбить? – кто-то ахнул.

– Отец ее избил, как узнал. Первый раз в жизни, говорят.

Мне ли не знать, что не первый! Просто раньше он бил ее по ногам, следы от пряжки долго не заживали, и она ходила в длинных юбках. Зато не так заметно, как синяки на руках или фингал под глазом.

– Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.

– Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом… Все парни бегали смотреть.

– Ну, мало ли кто с каким разрезом! У меня на выпускном, помнишь, какое декольте было? И ничего, через месяц замуж выхожу!

– Серьезно? Что ж ты молчала!

– Ну, у Верки кроме юбки были еще признаки.

– Конечно. Она все лето с парнями из строительного за гаражами курила. Мне мать запрещала за ней ходить.

Я спрятала горящее от злости лицо за журналом. Хотелось крикнуть: «Помню, как ты таскалась за нами, несмотря на запреты, а мы не знали, как от тебя отделаться! Но ты в итоге послушалась маму, и вот – замуж выходишь. Все правильно сделала».

А мы не послушались. И промолчали.

Я молчу до сих пор.

Лес все ближе, и шепот его все громче. Я шла, как на казнь. Те же осенние листья, едва прикрывающие жирную грязь… И голова почему-то закружилась. Прошлые и настоящие события накладывались друг на друга, так что становилось трудно разобрать, где одно, а где другое.

«Кружится голова».

– Ев, повернись тут, такое роскошное дерево на фоне!

Щелчок фотоаппарата. Как кружится голова!

Обернувшись, я увидела красное, как кровь, дерево позади меня. Будто кровь…

– Ева? Улыбнись!

Разве я не улыбаюсь? Я… улыбаюсь. Или нет?

«Я бегу по листьям, оскальзываясь».

– Ева, что с тобой?

– Все хорошо.

«Он догнал меня, догнал, догнал. Мне страшно, как никогда в жизни».

Щелчок.

« Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды. Покачиваюсь, чуть не падая. Нельзя падать, испачкаю свитер!

Руки были все черные».

– Стой ровно, Ева! Это что, так сложно?

«Я цепляюсь за землю, отталкиваюсь, но руки скользят».

– Покружись! Да не сейчас! Вот когда ветерок дует, листья падают, под ними покружись!

«Он наваливается сверху, я выворачиваюсь и перекатываюсь по земле».

Так кружится голова. Можно я не буду больше кружиться, меня тошнит?

«Страх помогает вырваться, ударить, ни на что не надеясь, отчаянно, бессмысленно».

– Ева? Ева! Ева?!

– А?

– Ты чего не откликаешься? Стоишь, выпала из реальности.

– Давай уйдем?

– Ты чего?

«Он отпустил меня на мгновение, я рванулась изо всех сил, потянув мышцы, они болели две недели».