Лукерья Сайлер - Луша. Продолжение романа «Хорошо ли нам будет там, где нас нет?» Роман в шести томах. Четвёртый том «Луша» и пятый том «Луша и Марк»

В Николаевке находились могилы: бабушки и не родного деда – Фридриха. Родной дедушка Марка погиб на войне, а дед Фридрих умер ещё в шестидесятых годах; бабушка умерла перед отъездом их семьи в Германию. Дом, в котором она жила, сразу же после её смерти, продали; но всегда, когда Марк приезжал в Николаевку, он останавливался возле её дома.

Он свернул с автострады, которая была сравнительно хорошего качества, и выехал на грубо асфальтированную дорогу, с плохо уложенным бетоном, с буграми и выбоинами. Похоже было, что она не ремонтировалась с начала Перестройки. Сбавив скорость, Марк подъезжал к родным местам: злился на бездорожье и даже ворчал, жалея машину, но потом привык, и когда въезжал в посёлок, то его мысли уже были не о российских дорогах, а о том, как он сейчас приедет к Софии Игнатьевне и Виктору Владимировичу – родителям Луши и как их ему теперь называть. Раньше Марк называл их: мамой, папой и Луша тоже называла его родителей так же. Не для него, не для неё, в своё время, не возникло проблем по этому поводу. Сейчас же, после развода, в письмах и по телефону, он продолжал их называть по-прежнему, но всегда при этом чувствовал неловкость. Назвать же родителей Луши по-другому он не мог, да и это означало обидеть их. Они не допускали мысли, что у них будет другой зять. Как однажды сказала Софья Игнатьевна: «У нас не может быть уже другого зятя. Мужей Лукерья пусть меняет – её на это воля, но зять у нас один».

Родители поддерживали связь с Марком: писали ему письма, разговаривали по телефону, передавали от него Луше деньги. Выехав из Германии, Марк не сообщил им, что едет в Россию, и сейчас предчувствовал, какой для них это будет приятной неожиданностью.

Он подъехал к посёлку уже тогда, когда стемнело. В домах и на столбах горел свет.

Проезжая мимо бабушкиного дома, Марк остановил машину на обочине дороги, напротив. Было видно в окна, через закрытые шторы, что кто-то ходил. Во всех комнатах, и на террасе горел свет. Постояв несколько минут, он поехал дальше. Возле дома Лушиных родителей Марк поставил машину передом, почти вплотную к воротам. Залаяла собака. Дверь в доме отворилась. Марк увидел Софью Игнатьевну, вышедшую на крыльцо, накидывающую на плечи пуховой платок. Прицепив пса, она открыла ворота. Увидев Марка, вскликнула:

– Господи! Марк! Какая радость! Не позвонил-то почему? Это так неожиданно, мы не ждали, не гадали! – она обняла его. – Какая радость! – отец подрабатывает сторожем, только недавно ушёл на работу. Лукерья-то вчера приехала с девочками, привезла их на весенние каникулы, – прошептала она ему на ухо.

Марк не предполагал здесь встретиться с Лушей и детьми. Ниечего не сказав, он только крепко сжал руку Софьи Игнатьевны, в глазах которой стояли слёзы и радость.

Они пошли в дом. Софья Игнатьевна снова прошептала:

– Я позову Лушу. Она на летней кухне. Как приехала, и всё что-то пишет, и пишет. Вчера до глубокой ночи просидела и сегодня, девчонок уложила спать, и снова пишет. Свет горит у неё, значит, еще работает, там же она и спит. Девчонки в её комнате.

Марк посмотрел ей в глаза, взяв её за руку, отрицательно покачал головой.

– Ну, хорошо, сам позовёшь, пошли к девчонкам.

Дочери спали на двухспальной кровати, где когда-то спали Луша с Марком.

– Не надо их будить, – сказал Марк, – я посижу возле них так.

Он погладил их по головкам, улыбаясь и любуясь ими. Они были, как две капли, похожие друг на друга.

– Выросли? – шёпотом спросила Софья Игнатьевна.

– Да, конечно, изменились… Волосы стали длиннее.

– Да, Луша и Ольга заплетают их каждое утро. Красавицы, и ещё больше на тебя походить стали. Мальчишки, тоже подросли.

– Да, да я знаю, Вы писали.

– Деньги, которые ты в последний раз отправил – 500 ДМ, я Луше отдала, она девчонок одела с ног до головы, полушёпотом сказала Софья Игнатьевна, – его-то деньги она на них ни копейки, принципиально, не тратит. Он их, вроде бы, не обижает, только они его не воспринимают как отца и не называют никак. Луша-то совсем плохо с ним живёт. Ольга говорит, что его дома почти не бывает, и они месяцами не разговаривают. А она-то… горе моё, сама молчит, ничего не говорит, как каменная стала. Спросишь что, обязательно скажет: «У меня всё хорошо, я на судьбу не обижаюсь, если мне суждено так жить, значит, по-другому я жить не буду. Самое главное в моей жизни – это дети. Они есть, они здоровы, а что мне ещё надо от жизни? – Ничего не надо больше».

Работает на телестудии, передачу ведёт. Каждую пятницу показывают её по местному телевидению. Ну, всё сам увидишь. Ты где собираешься жить? Надолго приехал?

– Не знаю, мама, – сказал Марк, обняв тёщу за плечи. Она ему сейчас казалось такой родной и близкой. – Если можно, я пойду на летнюю кухню, а вы пожалуйста, возьмите сумки из багажника. Всей роднёй собирали меня – всё вам и детям – мой только один черный чемодан.

– Да, конечно. И я поставлю чай, приготовлю ужин, иди позови её.

– Спасибо. Не надо; я в восемь часов заезжал в кафе, поел.

– Чай попьём. Я постелю тебе здесь, – она показала на диван в зале.

– Хорошо, спасибо.

Марк подошёл к двери летней кухне, остановился.

Сердце его сильно билось: «Как она встретит меня? О чём она сейчас думает? Какой она стала?» – думал он, крепко сжимая металлическую ручку двери. Марк открыл дверь. Луша сидела на разобранном диване, прижавшись спиной к стене и держа на коленях тетрадь. Она что-то писала в ней, а рядом лежали исписанные листы бумаги, увидев его, она как бы оцепенела, а потом соскочила с дивана, взявшись обеими руками за спинку стула, стоявшего рядом.

– Здравствуй, – сказал Марк.

Она молчала, продолжая удивлено смотреть, на него.

Какой—то момент, они оба молчали, смотря друг другу в глаза.

Луша не изменилась, такая же красивая: огромные глаза, пышные волосы, стройная фигура, нежная кожа.

Марк пошёл к ней, Луша сделала шаг назад, прижалась спиной к стене, отгораживаясь от него стулом, отрицательно качая головой, произнесла дрожащим голосом:

– Это неправда, я не верю. Так не бывает.

Он положил руку на спинку стула, между её руками, потянул к себе. Она не выпускала его, продолжая отрицательно качать головой, в глазах у неё стояли слёзы.

Марк резко, с силой потянул стул на себя, отбросив его с шумом назад, взял Лушу за плечи, провёл руками по шее, по голове, поднимая её красивые волосы вверх, очень тихо сказал:

– Это правда. И так бывает, коль это есть сейчас.

Она отвернула от него голову, отвела в сторону взгляд, стояла, прижавшись к стене спиной, крепко сжимая кулаки.

Марк взял её кулаки в свои руки, прижал к своим щекам. Ему так сейчас хотелось ощутить тепло её ладоней на своём лице, как это было раньше. Если они ссорились или не виделись долго, Луша всегда первая брала его лицо в свои ладони и целовала, осыпая быстрыми поцелуями, тихонька смеясь. Марк так часто это вспоминал.