Яна Шталь - Женский день, или Каждому своё

«Аришка, – написал он мне, – я подлец, и нет мне прощенья. Я растоптал нашу дружбу, я вынудил тебя принести себя в жертву, и я никогда не смогу простить себя за это. Ты мой самый дорогой, самый преданный друг, самый близкий мне человек, прости меня, если сможешь. Я должен уехать, чтобы разобраться, как я хочу жить дальше. Спасибо тебе, родная моя Аришенька за то, что ты помогла мне понять, что моя жизнь не закончилась».

Нет, я не плакала, я ведь знала, что у меня будет только одна ночь, поэтому я спрятала записку подальше, полчасика полежала в ванне с душистой пеной, сварила кофе и выпила 2 чашки, оделась, подкрасилась, причесалась и отправилась на работу. Алекс после той ночи мне не звонил, не писал и не навещал. Через пару месяцев я случайно узнала, что он подал на развод с Леной, перевез свои вещи к родителям, оставил Лене квартиру, а сам улетел в Даллас, где у него постоянно живут дед и бабка с отцовской стороны, которые уже давно звали его к себе. Уехал ли он в Техас навсегда или просто погостить, никто не знал. Я подумала, что было бы лучше для него остаться там навсегда, но это моя голова так подумала, а сердце сжалось от этой мысли и заныло, и так захотелось напиться до бесчувствия, уснуть и ни о чем не думать.

Напиться я не имела права, потому что во мне уже росла Алинка. Конечно же, я тогда не знала, что это будет девочка, я просто думала, что, наверное, я сделала что-то хорошее в жизни, если Бог решил дать мне такой щедрый подарок – ребенка от любимого человека. Пусть мой любимый не со мной, пусть он найдет свое счастье в далеком Техасе, но здесь со мной будет частичка его, и она будет со мной всегда. Может быть, мой ребенок будет похож на своего отца, будет такой же высокий, умный, красивый и талантливый, а может, он будет похож на меня, я тоже не урод и не дура, но все это неважно, важно лишь то, что он родится от моей любви к его отцу, и эта любовь будет всегда его охранять.

Маме я сказала, что беременна от человека, который женат, и что я не буду избавляться от ребенка. Мама сначала поплакала по моей «загубленной» жизни, потом посмеялась над собой, потом поцеловала меня и твердо сказала:

– Ничего, рожай, дочка, вырастим малыша не хуже других.

Потом мы с ней попили чаю, и я поехала домой, оставив маму составлять список вещей, которые мы должны купить младенцу. Когда мне исполнилось 18 лет, мой отец, который развелся с мамой давным-давно по причине острой влюбленности в свою секретаршу, с которой он тоже потом развелся по причине уже ее острой влюбленности в английского предпринимателя, купил мне двухкомнатную квартиру в подарок на день рождения. Квартира была практически в центре нашего города, я ее сначала сдавала, а потом на накопленные деньги отремонтировала почти по европейскому стандарту и переехала от мамы, чтобы начать самостоятельную жизнь. Вот в этой квартире мы с Алинкой и живем.

Беременность моя протекала легко: у меня не было токсикоза, я не отекала, прибавляла в весе сколько положено и даже похорошела, как сказала мама. Я ела только самое лучшее и полезное для малыша, бросила курить, не пила алкогольные напитки, гуляла в скверике после работы, а вечером слушала классическую музыку, в основном. Моцарта и Вивальди. Во второй половине беременности я уже знала, что у меня будет девочка, и начала покупать ползунки, костюмчики и крошечные платья, в которых преобладал розовый цвет. Мама моя от радости, что будет внучка, которую можно будет наряжать, как куколку, разошлась, раздухарилась и купила еще не рожденной внучке норковую шубку, шапочку и муфту в дополнение к меховым сапожкам, купленным ранее.

Роды продолжались 12 часов, все это время со мной была мама, и когда Алин – ка басисто закричала в первый раз, я засмеялась от радости, а мама заплакала, тоже от радости. У меня были послеродовые осложнения, и в роддоме меня продержали целых 10 дней, а когда мама забрала нас с Алинкой домой, я не узнала свою собственную квартиру.

Мастера из ближнего зарубежья, нанятые мамой, сделали полный ремонт в квартире, а фотографию моей спальни вполне можно было помещать в женских журналах в качестве образца.

Алина была идеальной малышкой. Редко плакала, много улыбалась, в 9 месяцев заговорила. Ничего особенного, просто «мама», «баба», «дай», но словарный запас у нее расширялся каждый день. В 11 месяцев сделала свой первый шаг, а еще через две недели ее уже приходилось отлавливать по всей квартире, чтобы накормить или переодеть. Внешне от Алекса у нее вроде бы были только карие глаза, да родинка в форме звездочки на животе, но иногда она становилась так на него похожа, что меня это пугало. Про родинку еще в детстве Алекс говорил, что эта родинка у всех Пушковых. Волосы и у меня, и у Алекса темные, практически черные, а вот наша дочка родилась светловолосая. Это было очень красиво – белокурые локоны и карие глаза. Моя мама обожала внучку, и любовь была взаимной. Год после родов я не работала, но надо жить на что-то, поэтому я вернулась на работу, а мама смотрела за Алинкой.

Алекс не писал и не звонил мне, но я исправно получала неподписанные открытки и цветы три раза в год: ко дню моего рождения, к 8-му Марта и к Новому году. Однажды, когда мы с Алинкой гуляли в парке, я случайно встретила отца Алекса. Сергей Петрович сидел на лавочке, опустив голову, и о чем-то думал. Выглядел он усталым и старым, а ведь ему даже пятидесяти пяти еще не исполнилось. Я не знала, что делать – подойти и предложить свою помощь или пройти мимо. Все решила судьба. Мальчишки играли в мяч на траве, и от одного удара мяч упал на лавочку около Сергея Петровича. Тот придержал мяч рукой и стал смотреть, в какую сторону его бросить. Мальчишки крикнули Алинке, чтобы она принесла мяч, и я не успела ее удержать. Она помчалась к лавочке, на которой сидел Сергей Петрович. Подбежала, тронула его за колено и проговорила, проглатывая слоги:

– Дед, дай мяч, ста.

Она еще не могла полностью сказать «пожалуйста». Сергей Петрович смотрел на Алинку так странно, что я напугалась, и подошла к нему сама и спросила, не нужна ли помощь. Сергей Петрович отдал Алинке мяч, чтобы она бросила его мальчишкам, а мне предложил сесть рядом.

– Ирина, – сказал он тихо, – я никогда не думал, что ты можешь быть ТАК жестока. Ведь эта девочка дочь Саши, и значит, она моя единственная внучка, а я о ней ничего не знал. Ни ты, ни Саша ничего нам о ней не сказали, а ведь девочка просто копия Саши. Он был блондином до пяти лет, а потом волосы начали темнеть, и в школу он пошел уже темноволосым. И он тоже не мог полностью сказать слово «пожалуйста» и говорил «ста». Я вижу в ней моего сына ясно и четко, почему Саша ничего мне о ней не сказал? Я даже не знаю имени собственной внучки.