Лана Мейер - Опиум

Я тоже хочу верить… и я верю, что это ошибка. Что мы найдем Эйдана живым и здоровым. Но до боли знакомое место, к которому я подхожу, буквально кричит мне об обратном.

Это то самое место – железная дорога, именно тот участок, забыть который я не в силах.

Офицер что-то говорит мне, пуская за ограждение, но я его не слышу, только сильнее прижимаю к своей груди вздрагивающую Клару, непроизвольно закрывая ее глаза ладонью.

Но слишком поздно.

Она уже увидела.

Увидел и я… узнал все до мелочей: белые потертые кеды на Эйдане, джинсы и его любимая футболка с надписью баскетбольной команды, за которую мы болели. Мы ходили на матч всего неделю назад… нет, нет, нет, это все нереально. Еще неделю назад он смеялся, держал меня за руку, и говорил: «Папочка, я рад, что этот день мы проведем вместе».

Это дурной сон, и я готов раскроить собственную голову об асфальт, в слепой надежде проснуться, избавиться от этого кошмара… стереть это безумную реальность, в которой мой ребенок лежит на раскаленном бетоне – холодный, пугающе бледный, и не может просто встать, улыбнуться нам и побежать как прежде.

Не помню, как мы с Кларой оказываемся на коленях рядом с телом нашего мальчика. Я держу ее в руках крепко-крепко, от ее истошных криков в моих жилах застывает кровь… сердце обрастает то льдом, то языками пламени, испепеляющими душу до тла. Быстро, намеренно, уничтожая меня вместе с мертвым сыном.

«Я… я не сберег. Это из-за меня» – эта мысль крутится без конца и разрывает виски.

– БОЖЕЕЕЕЕЕ! НЕТ! Отпусти меня! ОТПУСТИ! – оглушительно кричит Клара, но я держу ее, пребывая в полнейшем забвении. Она царапает мне кожу, но я не чувствую физической боли. Моя боль куда глубже, и мне кажется, что если я позволю себе произнести хоть слово, пролить хоть одну слезу, то этим самым признаю то, что Эйдан действительно мертв.

Последние надежды рушатся, когда я прикасаюсь тыльной стороной ладонью к его мягкой щечке. Истошный вой, словно чей-то другой, а не мой собственный, разрывает слух, пока острая боль пронзает каждую клеточку моего тела, выворачивая наизнанку внутренности. Вой дикого животного, у которого только что на его глазах застрелили детеныша…

Я не могу быть сильным в этот момент даже ради Клары. Я прижимаю его к себе так сильно, будто рассчитываю вдохнуть в него жизнь. Агонизирующая боль. Кромешная тьма. Пока скольжу взглядом по его посиневшим губам, белому лицу, и трогаю, трогаю, пытаясь найти отсутствие знакомых родинок, чтобы убедиться в том, что это все-таки не мой сын…

– Эйдан… нет. Эйдан, пожалуйста. Малыш, – провожу рукой по его волосам, как обычно делал это по утрам, до того как он проснется. Но он не просыпается. – Эйдан, пожалуйста… – отчаянно шепчу я, но мой голос утопает, затихает в слезах и криках Клары.

– Это не он, Тайлер… это не может быть он! Пусть они найдут моего сына! – словно не в себе выкрикивает Клара и собирается сорваться куда-то в сторону, прямо на пролегающие рядом рельсы. Я хватаю ее за плечи и прижимаю к себе, словно маленькую девочку… закрываю ее руками, чувствуя, как болят мышцы лица, исказившиеся от гримасы боли.

Мне трудно дышать, перед глазами проявляется черная бездна и поглощает меня. Последнее, что я слышу, находясь в адекватном сознании, это без конца повторяющиеся слова Клары.

– Это из-за тебя, Тайлер! Он не мог сам….они убили его, из-за тебя и твоего гребанного мира! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! НЕНЕАВИЖУ!

Эйдану было семь.

Выныриваю из омута воспоминаний в реальность, чувствуя, как задыхаюсь, прожив все снова до мелочей.

И, несмотря на то, что мое лицо остается непроницаемым, я чувствую, как внутри у меня все разорвано вдребезги. В моем теле давно нет жизни. Я – идеальный механизм, один из «старших братьев» в пирамиде моего клана, но теперь мне плевать на семью Dragons и все, чем я жил когда-то. Единственное, чем я дышу и питаюсь – жажда мести.

Конечно, я догадываюсь, кто из моих врагов сотворил такое с беззащитным ребенком. Мои братья не теряли времени и достали необходимую мне информацию за годы, пока я был оторван от мира. Человеческая жестокость не имеет пределов. Мы хуже животных, самые слабые и дикие существа в этом мире, способные на бессмысленные убийства и предательства.

Убивал и я, лишал жизни – хладнокровно и не задумываясь. И для Бога не будет иметь значения то, что эти люди были такими же животными, заслуживающими смерти – многие из них убийцы, наркоторговцы, сутенеры, продавцы человеческих тел. Я всегда следовал строго кодексу банды. А у нас есть определенный кодекс чести, свод правил, определенные клятвы данные «семье». Пирамида клана строится по патриархальной структуре: всего в «Dragons» насчитывается пятьдесят тысяч участников по всему миру. Ими управляют двадцать один лидер, наши «отцы», на следующей ступени – «старшие братья». Еще ниже сыновья и многие другие. За любое нарушение кодекса (особенно обета молчания о клане) нас постигает строжайшее наказание, вплоть до смерти. Как правило, мы не убиваем просто так. Но если кто-то не платит нам деньги или встает у нас на пути, то ему – конец.

За каждое намеренное убийство невинного человека один из наших в наказание отрезает себе фалангу одного пальца. И за другие нарушения тоже. Нашему лидеру не нужны лишние проблемы. Но во время перестрелок с другими бандами бывает всякое. Наши идеалы нерушимы, а слово Босса – это закон. Любой участник банды обязан знать «кодекс Дракона» наизусть.

Кано Кенши – действующий главарь и «отец», лицо которого никто из нас, даже «старших братьев», не видел. Он всегда восседал в своем кабинете и не снимал стальную маску, представляющую собой морду дракона. Мы тоже их носим, но маска Кано покрыта черными бриллиантами и передается от лидера к лидеру вот уже несколько веков.

Я часто встречался с ним, когда стал старшим братом. А шел я к этому долго, начиная с ранга «новичка». На этом уровне Dragons ничем не отличается от любой уличной банды, не считая масок, которые мы носим. Уличные разборки, перестрелки, торговля наркотиками… сейчас все иначе.

Любая банда – это секта, братство, сообщество, которое отчасти лишает тебя воли. Сначала ломает твою личность, потом делает из тебя то, что им необходимо. Машину, безоговорочно работающую на благо синдиката. Все начинается с посвящения в Dragons, воровства и мелкого хулиганства, а заканчивается стремлением продвинуться по иерархической лестнице и занять в банде значимое место. Я, один из немногих, кому удавалось трезво оценивать то, чем я занимаюсь и сохранять свой разум трезвым. Поэтому я и ушел, смог выйти из банды, хотя бывшим «Драконом» стать нельзя…