Татьяна Краснова - Лесная сказка

И одни на ощупь найденные мысли тянули за собой другие мысли, одни книги – другие книги. В то время как в школе вместо свободы поиска навязывался механический набор разрозненных знаний, каким-то образом сопоставимый с бестолковой беготней на переменах. Набор этот рос год от года, но так и не приводил к ощущению целостного познания живого мира, только длилось ожидание, что вот-вот, еще несколько штучек – и эти стеклышки соберутся в волшебный узор, как в калейдоскопе…

– Лиза?! Да как же ты не предупредила? Я бы торт купила, только что из магазина иду!

– Привет, дочка! Ничего, я баранки купил! Сейчас чаю будем…

– Да кому нужны твои баранки! Лиза терпеть не может баранки, за столько лет запомнить не мог?

– Как это – терпеть не может? Я прекрасно знаю, что Лиза всегда ест баранки! И всегда ела!

– Это Аня – баранки, тоже мне отец! А Лиза – пряники! Зачем тебе вообще покупать эту сушнину, не понимаю, – чтобы вставные зубы сломать и снова деньги платить? Лиза, идем же на кухню! Сейчас я чайник поставлю.

– А мой – уже кипит!

– Да что толку в твоих чаях? Человек с мороза, надо накормить нормальным ужином!

Чайников было два, мамин и папин. Телевизоров – тоже два: папа смотрел в своей комнате бесконечные новости, а мама в своей – сериалы и «говорящие головы». Готовили они тоже каждый свое, поскольку мама давно уже питалась правильно, без куриной кожи и сливочного масла, а папа все это ел принципиально, и в больших количествах, и гордился хорошими анализами. Никакого холестерина! Работали оба в Белогорском НИИ и на работу ходили по разным сторонам улицы. Впрочем, и раньше в их почтовый ящик клали две совершенно одинаковые газеты – две «Правды»: будто бы в парткоме заставляли подписываться обоих…

Лиза встряхнула стеклянный шар и устроила метель над маленькими домиками и игрушечным лесом, ожидая, когда родители замолчат. Но конца этому могло не быть вообще, а мог покатиться снежный ком упреков и воспоминаний о доисторических грехах, о неправильных родственниках. Надо было оставить записку – и скорее за дверь. Теперь же эта бессмыслица – носятся и орут, как в садике, как во внешней чуждой жизни – притащена в дом, со всеми его тайными сокровищами и тенями на занавесках, начисто сметая их вместе с выдуманной историей о счастливой семье…

Спасение пришло вместе с Аней.

– Я подумала – прибегу, посижу вместе с вами, – объяснила она, опасливо поглядывая на лица родителей. – Не умрут там Егорка с Вадимом без меня, часик потерпят.

Лиза обрадовалась. Папа торжественно провозгласил:

– «Благоволите, сестра и сестра, дочери Елизавета и Анна!»

Он всегда произносил эти поэтические строки, которые, должно быть, произвели на него впечатление в молодости.

Ужин прошел мирно, и Лиза расслабилась, и они даже вместе сели смотреть новости.

– А что же ты, Лизонька, в черном, как монашка? И украшений совсем не надеваешь? – спросила вдруг мама, а когда Лиза показала на свои серебряные кольца, махнула рукой: – Да это что! Железки! Уважающая себя женщина должна носить какую-нибудь золотинку.

– Дайте же послушать! Не слышно ничего! – взмолился папа.

– К тебе дочери пришли, а ты в ящик уткнулся! – накинулась мама. – Ты что, не можешь часу прожить без президента? Ну его, пойдемте в мою комнату. Сейчас я что-нибудь поищу…

Мамина резная шкатулка была еще одной сокровищницей. Из нее доносился запах духов, словно несколько последних, прощальных ноток зацепились за замшевую внутренность – неясные отзвуки далеких взрослых праздников, походов в гости, когда печальные дети остаются дома одни. В замшевых потемках жил кулон, который не подходил ни к какому наряду, старые обручальные кольца, одинокая сережка с розовым камешком, о судьбе которой столько раз, со все новыми подробностями, рассказывала мама, – это был ее ларец с историями…

– Так и непонятно, что же это – аметист, александрит? – говорила мама, поднося к свету серьгу с прозрачным нежно-розовым камешком. – Никто их и не носил – ни мама, ни я, ни вы. Две серьги, а какая разная судьба: одна сразу потерялась, а вторая – всегда на виду, бесполезная. Моей маме эти серьги бабушка на свадьбу подарила, а она где-то обронила одну…

Тут из соседней комнаты из телевизора донеслось: найден неизвестный портрет кисти Леонардо – и Аня, не дослушав маму, побежала смотреть.

– Как жаль, – проговорила она почти про себя, когда сюжет закончился.

– Чего именно? – не поняла присевшая рядом Лиза. – Думаешь, подделка?

– Да нет, возможно, настоящий Леонардо. Изучат, атрибутируют – и узнаем. Ничего невозможного, нашли же недавно рукописи Баха где-то на чердаке. Наверное, вообще жаль – утраченных шедевров. Об этом портрете никто не знал – и вдруг его находят. А столько известных произведений, судьба которых теряется, и они, может быть, никогда не всплывут. Портреты Лауры и Петрарки Симона Мартини. Туринский часослов с миниатюрами Хуберта ван Эйка. Потонувший корабль с коллекцией живописи, которую заказывала Екатерина Великая. Его, может, поднимут когда-нибудь, а может, и нет. А вторую часть «Мертвых душ» уже не воскресишь. И того, что Пушкин не успел написать. Всего жаль, понимаешь?

Лиза не понимала. Ей казалось, что в искусстве все так же закономерно, как и в природе, где все встает на положенные места в соответствии с неведомой системой и подлинно художественные произведения возникают не по слепой случайности, а заполняют собой заранее уготованные пустоты – и тем из них, что вольются в эти пустоты с абсолютной точностью, предстоит вечность. Из этого исходило то, что сожаления и причитания – о ранней смерти поэта, например, – совершенно нелепы. Ах, сколько бы он смог еще написать! Но ведь границы жизни и смерти и заключенные в них творения взаимозависимы, судьба не допускает перекосов, и сделано бывает столько, сколько отмерено.

– Ну, это уже жадность. Думаю, мы получили все, что положено. Автору лучше знать, сколько написать и сколько сжечь, а судьбе – что потопить, а что забросить на чердак. Надо уметь быть благодарными за сумму того, что мы имеем, как за природу без динозавров, саблезубых тигров и прочих несохранившихся промежуточных видов.

– Сумму? – с оттенком иронии переспросила Аня.

– Ну да, со мной же не о чем разговаривать, что я понимаю? – без промедления согласилась Лиза и поднялась.

– Да дайте же, в конце концов, досмотреть новости! Не слышно же ничего!

– Какие новости, Лиза уходит!

– Куда? Почему? Она же только пришла.

– Откуда я знаю? Отвлекись ты от экрана, в конце концов!

Родители продолжали пререкаться, а расстроенная Аня вышла в прихожую следом за сестрой.

– Ну вот, не хватало еще из-за какой-то ерунды… – начала она.