Маргарита Ардо - Любовь под прикрытием

Любовь зла! Любовь замёрзла! Любовь отчаянно хотела устроить разборки всем московским сервисам такси! Сколько можно получать в ответ: «По вашему заказу идет поиск машины»?! Они, похоже, машину на Северном Полюсе ищут, с поисковыми медведями…

Стою здесь уже минут двадцать. На улице мороз, вокруг склады и сизая, ветреная ночь. Мой автомобиль забрал эвакуатор, арендодатель уехал ещё до него, и я осталась одна чёрт знает где за МКАДом. Здесь и в тулупе в такое время ходить опасно, а уж в норковой шубке, на каблуках, с печатью компании и крупной наличностью в сумочке дефилировать решится только самая отчаянная русская женщина. То есть я, Люба Соколова, двадцати семи лет от роду, очаровательная шатенка с ямочками на щеках, которой не суждено было стать моделью из-за недостатка в росте и небольшого избытка в весе. Подружкам я говорю, что пышные бёдра в моде, и лучше быть толстой и красивой, чем худой и несчастной. Сбросить лишние килограммы я не мечтаю, потому что страшно люблю шоколадные сырки. Люблю настолько, что я их произвожу. Экологически чистые, натуральные, вкуснейшие, без всяких там вредных добавок. В маленьком, уютном, почти кулуарном цеху тут неподалёку.

Я постояла ещё немного, тыкая носком замшевого сапога в сугроб. Околею.

Ладно, где наша не пропадала! Я поёжилась, засунула сумочку под мышку и потопала к конечной станции метро. Судя по карте в подвисающем телефоне, идти было не очень далеко.

Двадцать минут по наледям и хрусткому снегу, и я ввалилась в тепло и мрамор, к турникетам и привычному запаху цирковой соломы, которой, как мне кажется, всегда пахнет столичное метро. Впрочем, с тех пор, как я обзавелась в кредит «Феденькой», мини-внедорожником красного цвета, я забыла об общественном транспорте. Мне нужно быть мобильной: я женщина маленькая, деловая и властная. Не то, чтобы я любила раздавать всем на орехи, но как иначе строить бизнес?

Я оплатила в кассе, получила карточку и даже с некоторым интересом ступила на эскалатор. Главное, тут было тепло! Немногочисленные пассажиры ожидали поезда на светло-мраморной станции с разноцветными непропорциональными квадратами на стенах.

Красивое у нас метро! А я люблю всё красивое, и за собой стараюсь следить. Даже не стараюсь, а прилагаю все усилия, потому что начинающей бизнес-леди нужно выглядеть на все сто и пыль в глаза пускать при надобности. А надо мне часто…

Красивый поезд красиво примчался к красивому перрону, и я, немного замешкавшись, вошла в крайний вагон вслед за пожилой парой. Не знаю, откуда взялась эта дурная привычка вместо «последнего» говорить «крайний», но все говорят, и я заразилась этой тёмной суеверщиной.

В вагоне уже сидел один пассажир. Мужчина. При виде него я поморщилась, потому что мне с моей активной жизненной позицией ни за что не понять, как не старый совсем человек, судя по отсутствию седины в космах и в кудлатой бороде, может себя так запустить? Одет грязно, намотано что-то на шее, замызганные ботинки, перчатки с обрезанными пальцами. Зарос бородой так, что лица не видно. Явно бомж.

Я отвернулась и ушла в другой конец вагона. Знаю: осуждать нехорошо, но и жалеть не лучше. Влад, мой бывший коллега из молочной фирмы Тримм-Тиль-Бан, и вообще мой бывший, всегда говорил словами капитана Жеглова: «Жалость – поповское чувство». Я с ним согласна: жалость унижает.

Слабость в мужчинах я не приемлю. Сама бы хотела быть слабой, но некогда.

Вагон был чистым и новым, но я не стала садиться. Шубку жалко. Я обрадовалась наличию вай-фая и уткнулась в телефон: побалую себя немножко хорошей книгой. Обычно я читаю в пробках, чтобы время зря не терять.

Поезд остановился на следующей остановке, и в вагон ввалилась группа нетрезвых парней лет по восемнадцать-двадцать. Они начали шумно смеяться и переговариваться, а один из них, посмазливей и понаглее подошёл ко мне:

– Вау, какая чика! Познакомимся?

– Молодой человек, я вам в матери гожусь, – строго ответила я и отвернулась.

Тот ничуть не смутился. Ухмыльнулся отвратительно и сказал:

– А я б затусил с такой мамочкой!

– И я! – гыкнул длинный в чёрной шапке и с едва отросшей козлиной бородёнкой. – Усынови меня, детка!

Остальные похабно расхохотались, отравив воздух в вагоне спиртным перегаром. Пожилая пара спешно пересела в противоположный конец вагона от греха подальше. Моё сердце ёкнуло. В желудок упал ледяной ком. Но я не показала вида, что испугалась, и прошла уверенным шагом обратно – туда, где сидел бомж. Уж лучше соседство с ним, чем с этими беспредельщиками. Впрочем, бомж казался не просто тихим, а будто бы выключенным. Да уж, помощи от него не получить…

Я решила выйти на следующей станции и дождаться другого поезда, встав где-нибудь рядом с полицией.

Увы, нахалы не поняли, что разговор окончен, и переместились за мной.

– У, какие мы гордые! – процедил смазливый. – Ну, если не хочешь веселиться, поделись, что там у тебя в сумочке… – и потянулся за ней. – Мы голодные, мамочка!

Я вцепилась в сумку обеими руками, испугавшись не на шутку, и рявкнула:

– Пошёл вон!

Одного рывка парню хватило, чтобы моя заветная сумочка оказалась у него! Я похолодела. А ведь и электрошокер там же! Что теперь?! Я кинулась за сумочкой, готовая драться, и проорала бомжу неистово:

– Эй! Вы же мужчина! Сделайте что-нибудь! Помогите!

Смазливый перебросил, издеваясь, сумочку в другую руку, а долговязый уже протянул мерзкую ладонь к моей щеке.

– Расслабься, детка.

Снова мерзкий смех. Они обступили меня.

– Ну же, помогите! – закричала я, стиснутая в кольцо зарвавшимся молодняком.

Зачем я кричу? Семеро, их семеро, даже нормальный человек ничего в такой ситуации не сделает… Скользнула в отчаянии взглядом на серую фигуру. И вдруг бомж вдохнул-выдохнул и будто бы включился. Вскочил с места, оказавшись высоченным. Ударил одного под колени ботинком. Второго по голове локтем. Третьему коленом в пах. Четвёртый и пятый получили с ноги профессиональным ударом каратиста. Долговязый полетел головой в поручень. Смазливый попятился. Ещё один выпад ногой, и нахал, как остальные, валялся на полу, корчась в стонах:

– Он мне нос сломал!

Бомж поднял сумочку. Без слов протянул мне. Зыркнул огненными карими глазами и, отворачиваясь, будто бы опять выключился. Ошарашенная, я забыла, что надо сказать. Только раскрыла рот, закрыла, как пучеглазая золотая рыбка в аквариуме.

Поезд остановился, двери раскрылись. Бомж стремительно вышел. Меня охватил стыд и смятение: ведь он же меня спас! Во всех смыслах! А я… Не люблю быть неблагодарной!

Я бросилась за мужчиной, краснея и вновь обретая дар речи: