Татьяна Герцик - Лунная дорога. Часть 1

Приехали к даче, нас высадили возле нашего участка и на прощание пожелали мне расти большой и здоровенькой. Ох уж эта тетя Клава! Она меня все малышкой считает. У нее пожелания вот уже семнадцать лет не меняются. Стабильность, однако.

На часах было ровно четыре. Я вопросительно посмотрела на маму. Она кривовато улыбнулась.

– Вот и первый плюс от отсутствия Антона. Теперь я смогу приезжать пораньше, я же в три часа работу заканчиваю. Раньше приходилось его ждать, а теперь никого ждать не надо. Три часа личной жизни. По-моему, неплохо.

Слегка перекусив, мы сели перебирать грибы. Мама лучше меня в грибах разбиралась, и пару сомнительных она выбросила. Потом мы грибы промыли, часть поставили варить, часть замочили в рассоле.

Мама была несколько рассеянна, но крепилась. Молодец она. Стойкая. Зря папашка это все затеял, ох, зря. Потом я кое-что вспомнила и задала не очень приятный вопрос:

– Ты отцу сказала, что точно знаешь, что дядя Вася жене изменял. Это тебе тетя Тоня сказала?

– Нет, Тоня о таких вещах никогда не говорила, мы с ней не настолько близки.

Она замолчала, а до меня враз все дошло:

– Это он тебе интим предлагал, да?

Мама рассмеялась.

– Как у вас все просто, молодежь! – и нехотя подтвердила: – Да. Но он не мне одной предлагал этот самый интим. Я знаю пару дам, которые ответили согласием.

Я вспомнила неприличную поговорку: «женщины делятся на «дам» и на тех, кого просто плохо попросили». Похоже, мама это слово именно в таком контексте и использовала.

С улицы раздался громкий условный посвист. Мы одновременно повернули головы к окну.

– Иди, это наверняка тебя. Я все сама доделаю, – я колебалась, не желая оставлять ее одну. Мама погрозила мне пальцем: – Иди давай! Наслаждайся молодостью, пока никому ничего не обязана. А то, не дай Бог, выскочишь по глупости замуж за ревнивца и будешь ходить с вечно опущенной головушкой, камешки на дороге пересчитывать.

Пораженная ее словами, а особенно тоном, каким они были сказаны, я вышла за порог и увидела Вадьку. Он был без байка и одет прямо как в городе – джинсы и белая рубашка в мелкую серую полоску.

Я удивилась:

– Это что такое с тобой?

Он нахмурился, но потом широко улыбнулся.

– А это я тебя на свидание хочу пригласить. В кино сходим?

Я вспомнила предложение Красовского и провокационно уточнила:

– На задний ряд?

У него вспыхнул взгляд, и он с напрасно скрываемой надеждой протянул:

– А ты хочешь?

Пришлось остудить его горячую голову:

– Нет. Не хочу. Ни в кино, никуда вообще.

Интересно, что там парочки на заднем ряду делают, если все парни после этого предложения от восторга замирают?

– Значит, мне восвояси отправляться? – голос у него обидчиво дрогнул, и мне стало не по себе.

Ужасно не люблю обижать людей. Пришлось предложить:

– Можно на качелях посидеть, если уж тебе вовсе некуда пойти.

Он уточнил:

– Не некуда, а не с кем. Ты же все понимаешь, чего прикидываешься?

И чего я должна понимать? Все-таки парни существа странные, до чертиков непоследовательные. Говорят вечно какими-то недомолвками, обиняками, типа «догадайся сама». А я загадки не люблю. Я их принципиально не разгадываю.

Открыла калитку, почему-то вспомнив, что Красовскому никакого позволения не надо. Он сам ходит, где вздумается. Надеюсь, после сегодняшнего прокола он больше здесь не появится. Ни один нормальный человек не сможет прямо смотреть в глаза другому после подобного.

Вадька прошел в калитку, подождал, пока я ее запру на засов, внимательно на меня посмотрел, обычно мы среди бела дня ее на засов никогда не запираем, хватает и обычного английского замка, но промолчал. Эта деликатность мне понравилась. Иначе как бы я смогла объяснить свою излишнюю предусмотрительность? Боязнью Красовского? Это уже фобией называется.

Я пошла за дом, Вадька за мной. И чего он так миндальничает? Прекрасно знает, где у нас качели, многократно на них качался. У него на даче, кстати, ничуть не хуже. Как-то раз он меня с них чуть не перевернул, они меня тогда с парнями на прочность испытывали. Качели чуть «солнце» не сделали.

Помню, боясь улететь в крапиву, я так в поручни вцепилась, несколько дней потом ладони болели. Я с мальчишками все лето не разговаривала, но в ту пору их мое молчание не волновало. Ведь кто я для них была? Просто мелкая соседская девчонка, над которой можно и поиздеваться втихаря.

Это теперь все изменилось. Но все равно детский страх перед соседскими мальчишками остался где-то глубоко в душе, и сейчас я на Вадьку смотрела не как на друга по проказам, а как на старого обидчика.

И с чего бы это? Обычно я не помню ничего плохого, но после родительской размолвки в голову полезла всякая чушь. Когда, где и как он меня обидел. Хотя это глупо. Но почему-то старая обида весь белый свет застит. Мамины эмоции на меня транслируются, что ли?

Уселись на качели, принялись молча раскачиваться. Особо-то на них не раскачаешься, они тяжелые, но все равно приятно.

Молчание затягивалось. Я посмотрела на Вадьку. Он был мрачен и сосредоточен, будто перед трудным экзаменом. Вот блин! Он мне сейчас в любви начнет признаваться, точно! Опыт есть, мне с такими серьезными мордами уже человек пять поведало о высоких и чистых чувствах.

А потом сразу шло стандартное предложение интима. А чего резину тянуть? Типа это так положено. Если тебе парень в любви признался, ты просто обязана с ним переспать.

После того как я этим сопливым мальчуганам популярно разъясняла, что секс и любовь совершенно разные вещи, они почему-то сильно обижались. Для них это было одним и тем же. Молокососы, одним словом. В общем, всем им пришлось искать себе другие постельные игрушки, я от этой почетной роли категорически отказывалась. И больше ни с кем из них не встречалась.

– Ты же знаешь, Маша, что давно мне нравишься…

Продолжать я ему не дала. На кой ляд мне эта дешевая патетика?

– Знаю. А так же знаю, что тебе нравится и Дашка с пятого участка, и Серегина сестра Ленка, и одноклассница бывшая, как ее, Лилька?

Вадька застыл. Конечно, застынешь тут, когда ты в любви до гроба клясться собираешься, а тебя в свои же старые увлечения тычут по самое не хочу.

– Маша, это все глупое детство…

– А сейчас ты вырос, стал большим и умным, ага?

Он с опаской на меня посмотрел. Потом выдал:

– Мне уже девятнадцать. Я скоро инженером стану…

Я так от смеха и покатилась.

– Скоро? Ты сейчас всего-то на второй курс политеха перешел, тебе еще пять лет учиться! Это, по твоему, «скоро»?

Он увял. Мне его стало жаль, но что делать? Если на чувства каждого встречного-поперечного отвечать, никакой жизни не хватит.

– Я понял. Я тебе не нравлюсь.