Людмила Евсюкова - Я выбираю тебя. Книга первая

– Давай к нам! Хочешь так же спрыгнуть?

Лида перелезла через штакетник, соединяющий наши дворы:

– Нет, я боюсь. Вдруг ногу сломаю.

– Тогда иди, я тебя на машине покатаю!? – предложил он ей.

– Давай!

Она поправила свои красивые черные волнистые волосы. Машиной у нас считались огромные счеты нашей мамы. Вовка подложил ей на счеты дощечку. Она удобно уселась, аккуратно разложив вокруг себя платье. Ноги поставила на их края. И он стал толкать ее в спину. Счеты покатились, раздался грохот от их скольжения по асфальту. Они « ехали», а я бежала следом и вместе с ними смеялась.

У Лиды был брат. Тоже Вова. Он учился в старших классах и на наши забавы смотрел с усмешкой: чем бы дитя не тешилось… Он часто ходил по двору с рогаткой. Настреляет воробьев, что воровали у них виноград, поджарит их над костром. А потом нас с Лидой угощает. Мне казалось, это было самое вкусное блюдо, которое я пробовала в детстве.

Иногда в хорошую погоду мы устраивали игры в бадминтон или волейбол в проулке или своими руками изготавливали ходули. И потом оказывались великанами, распугивая своим видом и шатким ходом прохожих.

Или вдруг начинали гонять на громких тачках, прикрепив к сколоченным деревяшкам подшипники. Иногда тачки ломались, тогда всей гурьбой мы, девчонки и мальчишки, склонялись над ними. Одни советовали, другие ремонтировали, третьи бегали домой за инструментом.

Нам никогда не было скучно. Часто мы шли на поле выливать сусликов или пауков, играли в чакушки, для начала собрав в округе все металлические крышки от бутылок и загнув их края кирпичом.

Зимой у нас развлечений не уменьшалось. Особенно, если выпадал долгожданный снег и мороз не давал ему быстро растаять. В ходу тогда были игры на горке, коньки и санки. Кроме прочего, мы играли в снежки и лепили снежных баб. Все это считалось у нас символами зимних школьных каникул и предвестниками главного праздника детворы- Нового года с подарками, сюрпризами и представлениями в Домах культуры.

Когда нечем было заняться, мы дожидались повернувшего в проулок грузовика, цеплялись за его борта и несколько сот метров на ногах катились за ним по ледяной дороге. В последний момент, когда машина собиралась повернуть в другую сторону или начинала набирать скорость, мы резко отталкивались от ее борта, чтобы наше скольжение прекратилось. Если толчок не получался сразу, бежали за машиной, пока не удастся оттолкнуться.

Но не одними развлечениями жили тогда мы. Семья и отношения в ней для нас играли огромную роль. Разногласия, непонимание, и невнимание в нашей семье стали происходить все чаще. Психология семейных отношений, видимо, прошла мимо дома, когда ее делили между всеми жителями города.

Как-то Вова пришел домой с разбитым носом. Отец отлупил его ремнем, и, выставив за дверь, сказал:

– Если ты не разобьешь Панфилову нос до крови, как он тебе, домой можешь не возвращаться. Забудь тогда про улицу и игры. Еще я тебя откостыляю так, что мало не покажется.

И тут же забыл о сыне и своем обещании. Ему было не до его проблем. У него рушились семейные отношения с нашей мамой. Наверное, у отца давно прошла любовь к ней. Остались лишь привычка да обязанности по отношению к нам. Раньше он, как мог, скрывал свою холодность за пристрастием к алкоголю, срочными вызовами на работу или командировками.

Теперь после работы он спешил не домой, а к другой женщине. В ней, как он как-то сказал соседу дяде Ване, ему нравилась ухоженная внешность, отсутствие детей, темперамент, и ее правило в каждый в его приход ставить на стол бутылочку винца. Она принадлежала только ему. Не надо было делить ее с детьми или родственниками. В ее доме он чувствовал себя, как улитка чувствует себя внутри раковины.

Мама от кого-то узнала об этой его отдушине. В семье сначала проходили военные битвы, а потом наступила холодная война. Прекратились разговоры между всеми нами, никто не советовался и не предлагал помощь. Все предвещало приближение, как сказал мне старший брат, развода.

Я часто ездила с матерью следить за отцом или сопровождала ее в походах в профкомы или парткомы организаций, где он работал. Но все говорили, что он хороший работник. И никаких мер к нему не предпринимали. А его волновало лишь одно: как при создавшейся ситуации с наименьшими потерями выйти сухим из воды.

Он потом кричал, как резаный:

– Чего ты позоришься? Чего всем рассказываешь о нас? Что, не можешь смириться с потерей? Да, я золотой человек! И работник хороший!

Мама не уступала ему:

– Лучше бы ты не позорил нас! Нужна другая женщина? Уйди, оставь меня с детьми в покое. А – то вся улица обсуждает наши семейные отношения.

А мы с Вовкой сидели в спальне, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, и опустив в пол глаза. Нам почему-то было страшно и больно смотреть друг на друга.

Вовка два дня искал встречи со своим обидчиком. А тот, как назло, не показывался на глаза. И вот стычка произошла. Но брат не чувствовал удовлетворения. Ему было стыдно перед закадычным другом. И поступил он бесчестно, подкарауливая его по приказу отца. Драка исподтишка была для Вовы унизительна.

Он избил друга, но без появления крови. Затем пришел к себе на крыльцо и заплакал. Я выбежала из дома, обняла его и зарыдала вместе с ним. Он, вздыхая, сказал:

– Теперь отец всыплет мне! Я не до крови Витьку побил.

– А за что вы подрались? – Удивленно подняла я брови вверх, потому что с малолетства боготворила этого Витьку. Он часто давал мне покататься на велосипеде. Между нами существовала какая-то скрытая симпатия.

– А просто так! Отец приказал! – размазывая грязь и слезы по лицу, снова вздохнул Вовка.

Боясь исполнения отцовской угрозы, он старался не попадаться ему на глаза. А тот и думать забыл о нем. Только напивался до потери пульса и, дойдя до комнаты, падал на пол и орал похабные песни. Тогда даже родные, соседи и знакомые слышали громкий ор нашего отца:

– Когда меня мать рожала, вся милиция дрожала.

И все в этом роде. Невольные слушатели в очередной раз говорили:

– Андрей опять напился, вон какие концерты закатывает!

Когда я пошла в первый класс, долго не могла взять в толк, почему в классе надо полдня находиться за партой в безмолвном молчании? Почему нельзя дать сдачи мальчишке, если он обижает или пугает девочек?

Тогда у мальчишек в чести было такое занятие: они ловили лягушек, кузнечиков или ящериц и забрасывали их за ворот школьных форм девочкам. Те визжали, плакали и разбегались в разные стороны.

Я тут же давала сдачи шутникам и хулиганам, как поступала и до записи в школу. Только теперь защищала, кроме своей персоны, еще и подруг, которые не могли постоять за себя. И проделывала с мальчишками то же самое, что и они. Ведь уличные дети привычны ко всему.