Оксана Вздорик - Без памяти. Роман-размышление о женском счастье

Итак, с чего же я хочу начать? Что в настоящем беспокоит меня больше всего?

Николай Иванович, психоневролог из клиники, предложил мне воспользоваться самым простым и годами проверенным способом: составить список проблем, которые мне мешают, и отыскать все ситуации в моей жизни, когда они себя проявляли. Так я и поступлю.

Когда же и как оно у меня появилось? Осознала я его не так давно. Все мои подруги страдают тем же недугом. И вообще мне пока не встречалось ни одной женщины, которая была бы от этой проблемы избавлена. Почему же русские женщины относятся к мужчинам как к людям второго сорта? Почему мужчины в нашем современном фольклоре или дети, или козлы? Когда это случилось с русским обществом, традиционно бывшим мужским и патриархальным? Есть у меня подозрение, что Первая мировая война, революция, раскулачивание, ГУЛАГ и вторая мировая сильно подкосили русский мужской генофонд. Целое поколение детей выросло без отцов. Живыми оставались немногие и не всегда самые лучшие. Не все могли служить примерами и образцами. И пропаганда, и школа, и матери, наверное, пытались создавать образ героя. Отца – воина, отца – пахаря, защитника отечества и режима, Героя. А нормальных ежедневных, повседневных образцов мужского поведения мальчикам дать было некому. Покалеченное поколение отвоевавших вряд ли могло служить таким образцом. За четыре года на фронте многие забывали, как жить на гражданке. Все возвращались совсем другими людьми и часто с трудом могли общаться с теми, кто там не был.

Вторая мировая война стала для России ударом ниже пояса, превратила страну из мужской патриархальной в женскую, точнее, бабскую, где «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик».

Воспитатели в детских садах, учителя в школах – кругом женщины, пытающиеся воспитывать из мальчиков мужчин, при этом сами росшие без отцов и не знающие, каким должен быть настоящий мужчина. Этот вид в России стал такой редкостью, что мало кому везло встречать больше, чем одного представителя вымирающего вида. Кому-то за всю жизнь не удалось встретить ни одного настоящего Мужчины в реальной жизни. А в литературе герои совсем другого толка. Кто в русской литературе настоящий мужик? Обломов? Базаров? Безухов? Или Печорин? Или Онегин? Молчу уже про Раскольниковых, Мармеладовых и Лужиных.

Где образцы поведения, применимые в повседневной жизни? Может в этом и проблема? Уже какое поколение воспитывается на героизме… Россия умеет показывать себя только в экстремальных условиях, поскольку в наших головах уйма образцов героизма и патернов поведения в нестандартных ситуациях. А как вести себя в нормальной жизни нас никто никогда не учил. И если у женщин это глубоко заложено природой – выжить, выкормить ребенка, создать безопасное и комфортное жилище – и все это передавалось из поколения в поколение от матери к дочери, то мужская преемственность была грубо прервана в начале 20 века и окончательно уничтожена в 45 году. Мужчины поколения наших отцов росли уже без отцов. После войны возвели в культ матерей-одиночек: ведь надо было кому-то восстанавливать генофонд, а здоровых самцов-производителей на всех не хватало так, чтобы каждой бабе по мужику. И с этого, я полагаю, началась окончательная деградация половой дифференциации ролей в нашей стране. Женщины, не желающие быть одни, поскольку хоть одиночное материнство и приветствовалось, статус женщины в обществе все еще во многом зависел от ее семейного статуса, терпели от покалеченных войной, тяжелым детством и женским воспитанием мужчин все: и измены, и пьянки, и побои. И мужчины чувствовали себя безнаказанными. А женщины, рожая и воспитывая мальчиков, вымещали на детях то, что не могли простить отсутствующим мужьям или отцам. Растили из них подкаблучников без собственной воли и мысли. А девочек готовили к борьбе, причем не за мужчину, и не на его стороне, а против него.

И что мне все это дает? Понимание того, что проблема уважения к мужчинам не сугубо моя личная? Что это проблема каждой второй (если не каждой) женщины в России? Отсюда такая статистика разводов. Отсюда нежелание чувствовать, что отношения могут быть на всю жизнь. Отсюда легкость встреч и расставаний. На 10 примеров распавшихся родительских семей моих друзей и знакомых дай Бог, если найдется хотя бы одна счастливая семейная пара. Я собираю такие примеры и бережно храню в моей памяти. Но таких у меня всего 2. Третья была несчастна больным ребенком, и это их держало вместе. А из оставшихся двух, одни несколько лет назад напугали меня тем, что собрались разводиться. Он изменил ей на 25 году совместной жизни. Она не хотела прощать. Но смогла и простила. И они снова кажутся счастливой парой. При этом, я полагаю, что и тот единственный пример, что в моих глазах остался пока незапятнанным, таит в себе скрытые, не видимые взору внешнего наблюдателя дефекты. А может и нет. Может это действительно счастливая семья. По крайней мере, сын у них вырос на зависть хорошим мужчиной. Дети вообще самый точный показатель того, насколько здоровая атмосфера в семье.

Так о чем я? О том, что пока мне не ясно, как операция на памяти может помочь мне восстановить уважение к мужчинам. Ведь все это очень глубоко сидит в моей подкорке. Единственное, что можно сделать – удалить личные болезненные воспоминания и переживания, превратив все размышления об уважении к мужчинам из личных, пережитых и прочувствованных, в сугубо теоретические.

Вырезать из памяти вереницы выцветших спин, стоящих в очередь за пивом под окнами нашей квартиры на Первой речке. Я слишком отчетливо помню эту картинку. Воплощение убогости и бесхарактерности, безволья и слабости. Разных оттенков серые и коричневые болоньевые плащи, все одного фасона, авоськи, каких сейчас больше нет, с трехлитровыми банками. Сутулые спины и костлявые алкоголические плечи. Или, напротив, вываливающийся из штанов огромный живот. Все курят. Все ждут. Когда из заветного крана в их банку польется мутная, пенящаяся, воняющая мочой жижа, которую они называют пивом. Кое-кто стоит и пьет из складных стаканчиков прямо там же у кособокого круглого стола на одной ноге. «Готовые» отходят 10 метров, чтобы поссать на мое любимое дерево. Оно очень красиво выглядит из окна седьмого этажа. И я из вредности кидаю в них яйцом, но, к сожалению, не попадаю. Кричу: «Мужик!» – ноль эмоций. Опять: «Мужик!» – и снова тишина. И только когда я со злостью ору «Мужик-овца!» – он поднимает свое заплывшее лицо. «Не ссать здесь» – кричу я и понимаю, что меня слышит весь трехсотквартирный дом. И вся очередь. И весь детский сад, имеющий столь же счастливую возможность наблюдать «отцов у водопоя». Я сгораю от стыда. Не тот писун, что мочился на мое дерево, а я. Потому что «нельзя смотреть, когда дяди писают». Потому что «нельзя обзываться на взрослых». Потому что «кричать с балкона и из окна очень неприлично». Мне стыдно. Я в ярости. Я плачу. Я ненавижу этот пивной ларек. Меня тошнит от запаха того угла. Я никогда не подойду к своему любимому дереву, потому что оно прекрасно только с высоты седьмого этажа.