Оксана Вздорик - Без памяти. Роман-размышление о женском счастье

Вот такая картинка. Такие мужчины. Возможно, без нее в моей памяти мне станет жить легче.

Николай Иванович советовал вспоминать на каждую негативную картинку что-нибудь положительное или хотя бы нейтральное, чтобы замыкать нейронные цепочки на приятные воспоминания, связанные с тем же местом, чтобы не оставлять белых пятен в памяти.

Вот вам приятное воспоминание примерного того же периода, возраста и времени года о том же месте.

В теплую погоду к тому же ларьку привозили бочку с квасом. И тогда очередь преображалась неотразимо. Пацаны и девчонки стояли с бидонами, редко кто с банкой – только самые взрослые, поскольку донести ее было тяжелее – стояли в нестройной очереди, весело болтая, рисуя палочками на земле, играли в крестики-нолики. К кому-то подходили мамы. А я, помню, гордо стояла там с крестным. Вообще-то он мне троюродный брат. Он высокий и сильный. Внимательный. Всегда разговаривает со мной. Хотя нужно дать ушам привыкнуть: он заикается, когда волнуется. Мы стоим за квасом. И у меня литровый бидончик, а у него банка в авоське. И мы обсуждаем, как осенью поедем собирать лимонник. Как я, маленькая и худенькая, буду лазать по деревьям, он будет меня подсаживать высоко-высоко, а я обрывать лозу и кидать ему вниз. А потом он будет меня ловить. И мы вместе будем готовить настой из ягод и сушить лозу, чтобы заваривать из нее чай. Андрей приезжал в гости регулярно и регулярно вывозил меня с собой в походы. Именно он, мне так кажется, в моем детстве воплощал образ настоящего мужчины. Большой, сильный, смелый, добрый, заботливый, внимательный. Все воспоминания, связанные с ним, всегда радостные. Так что замена картинки с выцветшими спинами на эту с Андреем должна что-то изменить в моем личном отношении к мужчинам в целом. К неизвестным абстрактным мужчинам как к классу.

Что же до личных воспоминаний про мужчин ближнего круга, то, вероятно, стоит начать с отца.

* * *

Лера читала этот эпизод, и на душе становилось все тоскливее и паршивее. Она легко вспомнила вид с балкона, и дерево, и ларек. Живо и ярко представила, как все описанное могло бы происходить. Она словно видела это своими глазами. Но сказать, было ли это наяву, невозможно. Чувство такое, словно ей все это только приснилось. Прочла и представила. И никакой гарантии, что это реально было. Хотя Андрея и очередь за квасом она помнит. Помнит и лимонник, и как собирала его.

Лера взялась вспоминать свое детство: ту самую двухкомнатную квартиру с балконом с видом на ларек. Вообще-то обычно она говорила: «с видом на море», ибо море тоже было видно с балкона, и на него она все-таки смотрела чаще. Вспомнила соседей. И то правда, все, все мужчины вокруг пили. Справа – Малаховы: она – продавщица, он – алкоголик, снизу – Кардаи: она – воспитатель, он – алкоголик, сверху – Степановы: она – инженер, он – алкоголик. Конечно, у всех этих мужчин были профессии и работы, но вечером они дружными рядами шли к ларьку за пивом. А соседки так и дружили, ближе к ночи разбирая своих мужей по домам. Лера вспомнила все это. Вырезать это из памяти, видимо, было невозможно – пришлось бы напрочь стереть все детство вообще.

Да никчемность мужской половины населения знакома ей была с детства. Тут сложно спорить с дневником. Но как-то же она нашла выход, раз все-таки влюбилась и вышла замуж за Стаса. Иначе зачем? Лера прекрасно помнила, что мамина позиция – «Лучше плохонький да наш», ее не устраивала никогда. Как-то, когда мама в очередной раз встречая на пороге пьяного после получки отца запричитала: «Нажрался, скотина, лыка не вяжет, зачем же ты мне такой сдался?» – Лера задала наивный и по-детски жестокий вопрос: «А действительно зачем?». – «Ну, у вас же должен быть отец, – смутившись ответила мать, – ну и потом, наш то хоть тихий: выпил и спать. А вон Кардай семью гоняет. Малахов – песни орет и на сторону ходит, Степанов вещи из дома таскает, пропивает». Так и росла Лера с пониманием, что отец – меньшее из возможных зол. Единственный, кого она смогла вспомнить трезвым, – это дядя Сережа Ходов – сосед слева, хирург. «Да и он, наверняка, после работы пьет, – говорили соседки. – Надо же ему как-то расслабляться». Но его пьяным Лера не видела ни разу.

Мама как-то сказала ей, что замуж выходить нужно за еврея – они не пьют, и Ходов тому пример. Маленькой Лере мысль понравилась, поскольку дядя Сережа был мужчиной вполне привлекательным. И жена его, тетя Соня, была красивой женщиной, ухоженной и интеллигентной и Лера бы с удовольствием стала на нее похожа. Было в тете Соне не похожее на соседей, непривычное детскому Лериному взгляду изящество женственности, сдержанности и достоинства. Видимо, так мама подсказала Лере выход. И Лера вышла. Вышла замуж за Стаса, мило картавящего «р» непьющего банкира, сына врача.

Лера просидела над тетрадью в задумчивости минут 20 и не заметила, как официант принес вторую чашку кофе. На углу стола на маленьком подносе, словно случайно оставленном, скромненько стояла пепельница и лежала пачка Vogue и зажигалка.

Что, самое время начать курить?

Лера подтянула поднос, посмотрела счет – 110 рублей за «курительный набор» и решила сделать это.

Официант все-таки душка. Видит, что не все в порядке у меня. Пытается помочь, как умеет. И что, людям правда это помогает расслабиться?

Лера достала сигарету, повертела ее в руках. Тонкая, вполне изящная. Пахнет вроде тоже ничего. Лера таки решила ее зажечь. Она никогда раньше не курила. Хотя нет, лет в шесть они с соседкой пробовали курнуть длинные коричневые сигариллы, стащенные из папиной пачки. Обычно папа курил простые советские папиросы – Беломор или Астра – Лера точно не помнила. И поскольку их курили все мужики вокруг, интереса они не вызывали. Но тут из зарубежной командировки (боже, как же это было круто и престижно тогда) в КНР (ну, кажется, теперь не так круто) папа привез эти самые сигариллы. Что они так называются тогда никто не знал. Это сейчас в табачных киосках можно увидеть все разнообразие вариантов никотинового самоубийства. А тогда это было что-то совершенно невероятное и необычное. Все соседские курильщики пришли пробовать. Лера наблюдала, как на балконе мужчины затягивались дымом, делали умные лица и с видом знатоков отпускали комментарии вроде: «да… неплохо», «надо же крепкие, но мягкие» или «отличный табак, не то, что наш». Все это было непонятно, и Лера решила, что тоже хочет это попробовать во что бы то ни стало. Она уличила момент, когда пачка лежала на подоконнике и никто ее не видел, и стащила одну длинную табачную трубочку. Спрятала ее в кукольном домике до понедельника, когда взрослые будут на работе, а Ирина в школе во вторую смену.

После уроков она зашла к соседке Светке и позвала ее покурить. Как две заговорщицы они выбрались на балкон и сели на корточки, чтобы никто из соседей их не увидел. Долго чиркали спичками, пытаясь это чудо поджечь. Спички пришлось брать у Светки, поскольку у Леры в доме их как всегда не было. Отец пользовался зажигалкой и всегда носил ее с собой, а никому другому спички вроде как не были нужны. Лера вспомнила, как однажды в очередной отцовский запой мать причитала «Спичек в доме нет, потому что ты их всегда уносишь или теряешь. Вот свет отключат, даже свечку будет нечем зажечь!» И эта была сермяжная правда. В один прекрасный вечер, когда свет все-таки отключили, пришлось в кромешной темноте идти к соседям со свечкой, чтобы подожгли. Спичек в доме катастрофически не было никогда. А пьяный отец, регулярно забывая заправить свою зажигалку или оставляя ее в кабине, пасмурно бродил по квартире, монотонно повторяя вопрос: «Где же спички? Где мои спички? Нона, ты не видела спички?» Заунывная песня про спички была, по мнению мамы, самым страшным проявлением отцовского алкоголизма. Потом, уже взрослой, услышав анекдот про ад курильщика, Лера удивилась, как много смысла было для нее в фразе «были б спички, был бы рай». В конце концов, отец научился прикуривать от электрической конфорки, но на это уходило полчаса, киловатты электроэнергии и куча денег в счетах за свет. Поэтому даже уже включив плиту, он не прекращал бродить в поисках спичек.