Елена Ларина - Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб

Он упирался. А я нажимала.

«Это не ко мне! – говорил он. Ты – хорошая. Ты – красивая. А я лысый и грубый. Я тебе совсем не подхожу! И потом, я люблю свою жену!»

Я же уверяла, что конечно любит. И подходить мне он вовсе не обязан. Это просто. Ничего не значит. Моя благодарность. Мое прощание. Мне не нужно ничего взамен.

Руки, которые чинно лежали на его плечах, теперь соединились у него на груди. Это уже было похоже на объятие. Я касалась щекой его щеки и мягко убеждала. Мне нельзя было отступиться. Ведь я так решила. И пока что ни в чем не сомневалась. Близость его приятно волновала. Все было так же, как раньше. Он мне нравился.

Антон сдавал свои позиции одну за другой. И теперь уже оправдывался, что у него этого просто давно не было. Он забыл, как это бывает. Он забыл, что это возможно с кем-то, кроме Дины. А поэтому он никогда не думал обо мне в этом ключе.

Ну что ты все о себе да о себе? Не драматизируй! Представь себе на секунду, что это нужно мне. И вопрос не в том, разрешишь ли ты это себе, а в том, можешь ли ты дать мне то, о чем я тебя прошу. Что тебе, в конце концов, жалко кусочка твоего тепла? Знаешь, я до дрожи не люблю жадных мужчин!

И он сдался. Нет, ему не жалко. На, бери.

Но полутона ему были незнакомы. Темперамент… Наши недостатки – продолжение наших достоинств.

И тут я ужасно испугалась. Теперь, когда все так чудесно сложилось, я поняла, что могу попросту не доиграть свою роль до конца. Проболтаюсь в последний момент от страха. Или возьму и позорно убегу, оставив его в глубоком недоумении. Поэтому я сжала зубы, чтобы они не стучали. Закрыла глаза, чтобы они меня не выдали. И попыталась уговорить себя, что именно этого я и хотела.

Верилось с трудом…

– Ты дура совсем? – спросил он меня внезапно и застыл.

– А что такое? – бессильным шепотом поинтересовалась я, убирая дрожащей рукой прядь со лба.

Он сидел передо мной на простыне, как атлет на низком старте. Казалось, что он застыл, потому что ждет выстрела из стартового пистолета. Поза его выражала такое же напряженное ожидание – он неудобно опирался на кончики пальцев и едва касался одним коленом постели.

Видимо, до него дошло. И это был шок!

Я настороженно за ним наблюдала. Время растянулось.

Он шумно выдохнул и тряхнул головой. Он старательно не смотрел мне в глаза. Он смотрел вниз. Но и там он уже ничего не видел. Он очень сосредоточенно думал. Не меняя своей напряженной позы, он опять сокрушенно покачал головой. Потом все-таки сел на оба колена. Прихватил одной рукой кисть другой и слегка ее размял. Пауза затянулась. И положение мое теперь казалось мне ужасающе неловким.

Он наконец на меня взглянул. Ну что я могу сказать? Так, наверное, смотрят в глаза на Лубянке. В постели с таким выражением на женщину не смотрят. Это точно. Ну разве что в девятнадцатом веке, если ситуация складывалась с точностью до наоборот: подсунули невесту, а она не девица.

– Так… – глаза его странно позеленели. -Да ты знаешь, как это называется? – Он чуть не задохнулся, начав с довольно громкой ноты и сорвавшись на шепот в конце. – Значит, ты меня использовала!

Я медленно стала тянуть на себя завалившееся в щель одеяло. Хотелось закрыться с головой.

– Ты же меня подставила…

– Каким, интересно, образом? – тихо спросила я, глядя на зажатый в руках пододеяльник.

Пододеяльник вытягивался, а одеяло оставалось в щели между диваном и стеной. Я этого ужасно не люблю, как ножом по тарелке, как задетый заусенец, как… Как я не знаю что… Как такая вот беседа…

– Как можно мужику не говорить о таких вещах? А? – Он взял меня за подбородок. – Можешь мне объяснить?!

Такой реакции я никак не ожидала. Я думала, когда он узнает, то будет со мной по крайней мере нежен.

– Если бы я тебе сказала, у нас ничего бы не было, – ответила я подавленно. – Ты бы струсил. На пушечный выстрел ко мне бы не подошел. Что? Разве не так?

Он резко отпустил мой подбородок и теперь прицельно смотрел в окно, как снайпер. Но вовсе не из-за того, что слова мои показались ему справедливыми. Просто он наливался диким бешенством.

Да… Не так я себе представляла свой первый опыт с мужчиной. После того что я пережила, мне нужно было хотя бы немного покоя. Я совершенно не готовилась к следующему раунду сражения. Глаза стали наполняться слезами.

– Я тебе не какой-нибудь там мальчонка, -прошипел он, – с которым вот так вот можно… Я тебе не штопор – бутылки открывать! – Он остановился и отчетливо произнес: – Я должен был знать, что я делаю!

– Зачем? Так даже лучше… А то бы разнервничался… – пробормотала я, пожав плечами и изо всех сил сдерживая слезы. – И потом какая тебе, в конце концов, разница!

– Вот дура-то, прости Господи! – темпераментно поделился он своей бедой с небесами, воздев глаза к потолку. – Тебе непонятно, зачем? – Он навис надо мной, посмотрел с полным безнадеги упреком и тихо проговорил: -Я бы не сделал тебе больно!

И тут я, наконец, разревелась, закрыв лицо руками. Похоже, он был прав.

– Ну поплачь, поплачь, – равнодушно сказал он, выбираясь из постели. Встал и направился в сторону ванной. По дороге добавил зло, так что от равнодушия не осталось и тени: -Плакать есть о чем! Спору нет!

… И в который уже раз за этот вечер он сокрушенно качал головой, как будто бы его только что в пух и в прах обыграли ушлые наперсточники. Притом на крупную сумму. А деньги-то были казенные. Именно это и было написано у него на лице.

– Что же ты мужу своему будущему рассказывать будешь? – недобро усмехнулся он, сидя на краю ванной, в которую только что меня загнал.

– Я уж и сама боюсь, Антоха, – прокудахтала я по-старушечьи, желая все-таки разрядить эту средневековую обстановку. – Хто-ш меня теперячи, окромя тебя, возьметь?

– Бояться-то раньше надо было. Камикадзе… – он сильно потер переносицу и опять покачал головой. Ну сколько можно! Это я тут сегодня кое-что потеряла, а не он. – Чаю тебе принести?

– С коньячком, – скромно добавила я.

– С медом, – отрезал он. И вышел.

В теплой воде наконец отпустили нервы. Очень хотелось спать. Перебесившись, Антон оказался на редкость заботливым. Слишком долго лить слезы мне не пришлось. Кажется, я, сама того не желая, повесила на него мощный комплекс вины.

Мои собственные душевные метаморфозы были для меня неожиданны. Положа руку на сердце, я готова была поклясться, что могла бы легко уйти в монастырь. И о плотских радостях не пожалела бы ни разу в жизни. Все происшедшее со мной больше всего напоминало ураган, который однажды мне довелось пережить в деревне.

Он налетел внезапно, и сила ветра вызвала во мне священный трепет. Против стихии ты никто. Дом еле выдержал. Я слышала, как стонут стены и рвется крыша. Никогда еще капитальное понятие «дом» не подвергалось такому сомнению. После урагана осталось ужасное чувство незащищенности в этом мире.