Любовь Сушко - Тайна «Лунной сонаты». Пленники любви

– Не переживай, уж если Орфей оглянулся, и Данте только в раю понял, что значит для него Беатриче, что же об остальных говорить? И вообще..

Пианист заговорил совсем о другом:

– Я чувствую, что превращаюсь в человека, куда это годится? Все ваши чувства, слюнтяйство и помыслы, смешны и не могут никого интересовать…, – в голосе его было такое раздражение, что старик даже испугался.

Только сейчас он кожей ощутил ту пропасть, которая всегда разделяла их в этой реальности. Но как же они были похожи внешне, даже самый проницательный человек не угадал бы, какой из них герцог, а кто только иногда пытается им казаться. Но в отличие от своего собеседника, он вовсе не тяготился тем, что был человеком. Это его вполне устраивало. Вот если бы хоть на мгновение ему вернули молодость и позволили вернуть любимую женщину, тогда он готов был если не на все, то на многое. Но разве не помнил он, как дорого пришлось Фаусту платить за подобное желание. Нет, ему не хотелось пережить подобное на самом закате. Не в этой жизни, как-нибудь в другой раз.

№№№№№№

Воцарилась странная тишина, гробовая тишина, не так ли ее было принято называть? И в тот миг взгляд герцога упал на Пианиста. Каким холодным, гордым и независимым он казался. Насмешливый и высокий (хотя они были одного роста). Он даже позавидовал Пришельцу в тот момент. И зная обо всем, тот усмехнулся. Старик нравился ему все больше и больше, хотя и само по себе это было странно ощущать, но и он не всегда владел своими чувствами.

– Любовь, это болезнь, которая делает из нормального человека калеку, а еще больше меня поражает ваша вина перед мертвецами, ваша страстная любовь к ним. Мне порой, кажется, что мертвых вы любите значительно сильнее, чем живых. Разве ты не замечал этого сам? Да и по-настоящему любят только далекое и недоступное. Может быть, в этом и есть какой-то смысл, но, на мой взгляд, это самая большая глупость из всех возможных, – пожал он плечами и самодовольно усмехнулся.

Они немного помолчали, словно переводя дыхание. Потом снова заговорил гость:

– Конечно, все дурное стирается из памяти, а мертвые уже не могут нас разочаровать. В памяти остается только самое лучшее и дорогое.

Пианист и сам поразился пылкости своей речи.

– Ты считаешь, что любовь – это покаяние? – удивленно спросил Старик, – может и так, но до этой минуты я ни разу о том не думал. Хотя во многом,, даже прожив целую жизнь, мы продолжаем заблуждаться, и с этим ничего не поделать.

– Посмотри, уже рассвет, не люблю я этого времени, – проворчал Пианист, досадуя на то, что задержался за глупыми разговорами, он поспешил удалиться на покой.

Но Старик остановил его, ему хотелось спросить хотя бы об одном:

– Скажи, почему ты не сказал ей, что я – это я.

– Вы все привыкли думать, что я еще хуже, чем есть на самом деле. Но иногда происходит необъяснимое даже в моей черствой, почти каменной душе. Даже меня не стоит малевать только черными красками.

Не понять было в спешке, шутит он или говорить серьезно. Двойник усмехнулся, растворившись где- то рядом.

Он исчез на этот раз еще поспешнее, чем обычно, подчеркивая всем своим видом, что никто не сможет его задержать и нарушить привычный ритм его жизни.

Но и сам Старик больше всего в этот момент хотел завалиться в постель и проваляться там до полдня, ни о чем не думая, просто забыться. Сначала ему казалось, что он не сможет и глаз сомкнуть после всего пережитого, но усталость была слишком велика. Он едва добрел до своих покоев и повалился на кровать без всяких мыслей и чувств.№№№№№№

И другие обитатели замка знали о необычном госте, хотя никто не мог похвастаться тем, что они сумели его разглядеть. Это казалось им особенно таинственным и странным, но никого из слуг сильно не всполошило. Раз они столько лет мирились с призраками, то с живыми, хотя и неуловимыми людьми – тем паче.

Удивляло их больше другое, то, что хозяин их терпел гостя, даже недовольства не высказывал. И самые наблюдательные заметили, что он и сам при этом как-то изменился, преобразился. В него словно вдохнули новую жизнь. И если кого они с любопытством разглядывали, то это именно Старика.

Хотя они пытались следить за происходящим, но ничего понять не могли, оно снова и снова ускользало от них, и из обрывков музыки и странных речей ничего понять было невозможно. Им даже посплетничать вечером, за ужином было не о чем. И фантазии у них было не достаточно, чтобы придумать что-то от себя. Тайна и неопределенность – вот что оставалось в душах. И с этим трудно было справиться. Таинственная неопределенность могла однажды разъясниться, а могла и не разъясниться никогда. Такое случалось в замке и прежде.

Старик Ра быстро заснул, но пробудился очень скоро. Да и кто бы, едва отступила усталость, мог спокойно спать безмятежным сном.

Сначала он вообще ни в чем не мог разобраться. Музыка, Данте, сон о рае, видение – все это так перемешалось. Ничего нельзя было понять и почувствовать. Но постепенно он стал отделять одно от другого. И в странной картине стали появляться поразительные, несравнимые ни с чем детали, и прояснялся какой-то особенный смысл, который он еще никак не мог понять, но постепенно он становился отчетливее.

И воскресал уже в памяти его образ Таис. Он убедился в том, что только при ней жил по-настоящему. А потом, все рухнуло в те жуткие дни, когда она оставила его навсегда. Как бы цинично не относился Пианист к любви, что бы он ни утверждал. Это могло быть правдой, но только совсем небольшой ее частью. Да и живущий совсем в другом измерении, он никогда не смог бы понять и оценить их чувства – они оставались для него под всеми запретами. И пусть он был выше их, или ниже, но он никогда не сможет их оценить, обращая все в снисходительные шутки и наполняя реплики иронией.

И странно заныла душа по невозвратно ушедшему, прошедшему навсегда. Потому, видно, он и снял с полки Данте, что захотел еще раз окунуться в этот мир, и оживить в усталой душе чувства. А может быть, он предчувствовал, что должна произойти его встреча с прошлым, как дикий зверь чувствует опасность. И он не расстроился и не обиделся на Пианиста, потому что именно тот помог осуществиться самым невероятным его мечтаниям. Правда, он как-то сердито говорил о вымысле в поэме, но сам привел тень его Беатриче и доказал ему, что Таис там. Но как удалось ему из рая привести тень его? – вдруг мелькнуло в его сознании.

И могильный холод прошелся по всему ее телу. Но где бы она ни обитала, она существовала, и будет существовать всегда, – это немного успокаивало и вдохновляло герцога.

Бессонница удивительное состояние души. Он хотел отправиться в библиотеку за Данте и хотел дочитать последние главы. И другое странное открытие пазило его вдруг. Данте видел ее живой, а там, где они были только тенями, узнают ли они друг друга, смогут ли друг друга полюбить?