Наталья Костина - Все, что мы еще скажем

Она была неплохая баба, эта толстая ушлая Петровна, где-то даже душевная и отзывчивая, хотя и простая, как все менеджеры метлы. Впрочем, никакая другая и не впустила бы к себе одиночку с ребенком и, видимо, с большими проблемами. Ну, не вешаются же люди с бухты-барахты, просто от осеннего сплина? Такие люди берут пару пива, включают устаревший телик и заваливаются на продавленный диван… короче, как-то так.

– Ну, я к себе… Позвольте?

Одним костылем я безуспешно пытаюсь выгрести из-под батареи уехавший туда второй.

– Инвалида из-за вас, мать вашу, сбудила! В одном споднем!

– Возьмите…

Девчонка, косясь на мою безобразно висящую из трусов культю, протянула костыль.

– Вот… воды выпей… дура.

– Валерьянки, – посоветовал я, – сразу столовую ложку. А еще лучше – водки. Полстакана как минимум.

– Имеется, – буркнула дворничиха и в сердцах хлопнула рамой окна, отсекая запахи невесть откуда взявшейся антоновки и родных мусорных баков. – И то, и, как говорится, другое!

Этот город не выносил чужаков. Он был предназначен для своих. Он не принимал нас, приезжих. Понаехавших. Чужих. Недовольных. Неприкаянных. Ненужных. Мы не были его частью. Родившимися в его утробе и под его небом. Впервые увидевшими солнце из его окна. Возвращающимися на его не самые красивые в мире улицы из куда более впечатляющих городов, но все же со вздохом облегчения: его кровное выбирало ДОМ.

Город отвергал нас – призраков с выпотрошенной душой и пустыми глазами, которые искали неизвестно чего: радости? Нового счастья вместо утерянного? Или хотя бы просто покоя? В наших глазах не отражалось ничего дорогого и важного для города: сейчас это был уют осенней листвы, золото и царственный багрец красок, терпко благоухающие и шуршащие под ногами ковры… Но мы, неблагодарные и слепые, не замечали ни белок в парке, которых он выпускал специально для нас, ни хрустальной промытости небес и мягкости света… ничего, ничего, ничего… И нам было плевать на его историю – на старое и новое, на прошлое и настоящее. Будущего мы тоже не видели. Потому что были слишком поглощены собой.

Именно поэтому мы – лишние детали в отлаженном механизме. Мы стопорим все. Мы выпадаем из пазла города, как нечто чужеродное, потому что мы – не из этой картинки; мы – с одновременно напряженными и пустыми лицами, где старое уже стерто, а новое – еще не написано. Да и будет ли вообще написано это новое, если мы не старались оторвать от себя старое? Которое всплывало и всплывало, словно сор из потревоженного пруда. Но мы ПЫТАЛИСЬ… во всяком случае, Я пыталась. Хотела. Стремилась. Даже жаждала – если выражаться высоким стилем. Но… я была и осталась никем. Я не смогла. Не вписалась. Не въехала, как говорит Лиска. Не ввинтилась, не вошла в нужный круг, не втиснулась… Не, не, не… Не договорилась. Не улыбнулась, когда надо. И когда этого от меня ждали, не заплакала. Я не подставилась. Не поддержала разговор о нас же, чужих, ревностно оберегая сокровенное: то, что уже не имело никакой цены. Свое никчемное душевное барахло… Но главное – не оставила прошлое там, где оно есть.

Потому что я еще помнила, как была счастлива. В другой жизни. Задолго ДО. И не говорите, что это нельзя вернуть… потому что это НЕЛЬЗЯ ВЕРНУТЬ! Вот отчего я и плачу здесь, сейчас, на других улицах другого города. Который не принимает нас… возможно, потому, что мы не принимаем его? Ищем на его улицах дома, которых здесь нет, да и быть не может? Да и улиц тоже… Другие запахи… другие лица… нам кажется, что даже листья на деревьях другие. И падают они тоже не так! Только мы всё бредем среди чужого и всё надеемся за каким-то поворотом встретить свое… И не можем понять, что его нет. Нет! И что теперь мы должны любой ценой встраиваться сюда. В чужую жизнь, которая раз за разом отвергает нас. Выплевывает. Сто, тысячу раз подряд. А мы все надеемся, что в тысячу первый она нас примет. Откроет портал. Впустит в другой, параллельный мир. В уютные комнаты с запахом кофе и солнечными бликами на стенах по утрам, где однажды мы проснемся счастливыми…

Я брела неизвестно куда, и меня не оставляло мерзкое чувство, что я напрасно пыталась занять чье-то место. Вытеснить кого-то, лишить законного, заслуженного, отодвинуть плечом… влезть, распихивая локтями… Ввинтиться, как вирус в чужую клетку. Мимикрировать. Притвориться. Прикинуться не той, которая Я. Которая внутри. Которая на самом деле. Однако город был себе на уме. Он видал и не такие виды. И я со своими примитивными потугами только смешила его. Город смотрел на меня и смеялся: всеми окнами, арками дворов, проездами, площадями, перспективами… Он смеялся вот так: ха-ха-ха! Мне же не оставалось ничего, только просить его сжалиться… умолять… Я уже готова была ползать на коленях, поклониться ему – хотя больше всего я желала крикнуть, завизжать, заорать в его надменную рожу: я ненавижу, ненавижу тебя!

Не знаю, вынырнула ли я из этого помрачения рассудка, очнулась ли… скорее, просто перестала препираться с собой, мысленно и наяву размахивая руками и доказывая что-то, чего и сама до конца не понимала… Словом, внезапно я обнаружила себя сидящей на вокзале, куда приплелась точно так, как лошадь приходит в стойло. Я оказалась здесь по привычке. И потому, что хорошо знала только этот маршрут.

Я бывала здесь часто… Зачем, почему я сюда приходила? Оттого, что тут начинался отсчет? Находилась некая отправная точка? Нулевой меридиан? Сакральное место, из которого можно попасть куда угодно? Куда угодно – но только не туда, откуда нас выбросило! Выкинуло. Переместило. Словно сработала некая машина времени. Но мы не были доставлены куда нужно. Произошла крохотная ошибка в расчетах. Ничтожная. Незаметная. В пределах погрешности, но…

Мы попали не туда, куда жаждали, – а в некое другое пространство. Где все и сразу пошло наперекосяк. Где я опаздывала на важные встречи. Ходила вялая, как снулая рыба. Говорила невпопад. И с тем неуловимым акцентом, который явственно выказывал во мне чужую. Выдавал меня с головой. С потрохами. Со всем моим невыносимым апломбом. Амбициями. Страхом. С моей болезненной ночной бессонницей. И поэтому ОНИ отторгали нас – те, которые считали себя здоровыми. Успешными. Самодостаточными. Они не желали впускать нас и делиться хоть чем-то. Хотя бы теми же осенними листьями… которые были не наши и не для нас. После краткого просмотра их надлежало сдать обратно. Без использования и порчи. И заплатить немыслимую цену за это бутафорское барахло…

Я сидела на вокзале. Это было единственное место, делавшее исключение для нас, чужаков. Отторгаемых другими тканями города. Которые вырабатывали на нас антитела. Выбрасывали нас. Выжимали. Вышвыривали в пустоту. Туда, где мне, валившейся с ног после трех суток бессонницы и засыпавшей от нечеловеческой усталости, снились нечеловеческие же кошмары… сны, которые я не могла объяснить. Сны, начавшиеся именно в этом проклятом городе!.. Куда я все-таки не должна была приезжать… наверное. Мне стоило потерпеть… притерпеться… простить и самой попросить прощения – хотя, видит Бог, я НИ В ЧЕМ НЕ БЫЛА ВИНОВАТА!