Евгений Гатальский - Сочувствую ее темным духам… 1–12

– Времени потом может и не быть, – жестко сказал Майкл.

Амалия встала и посмотрела на сына с холодной яростью.

– Ты хочешь поскорее свести меня в могилу, сынок?

– Нет. Смысла нет. Все наследство достанется Филу или Клоду.

Амалия отвесила пощечину сыну.

– Я тебя не так воспитывала!

Майкл усмехнулся, потирая покрасневшую щеку.

– Ты меня никак не воспитывала.

– Видимо, ты заслужил, что люди к тебе так относятся, – с издевкой произнесла мать. – Ты циничен и злопамятен, и пока не изменишься, будешь сам от этого страдать.

– В любом случае моих страданий ты не увидишь, – с желчью сказал Майкл. – Вряд ли ты вернешься после моих нелицеприятных слов, даже если излечишься от рака, верно?

– Так ты действительно хочешь моей смерти? – сделала вывод мать. – Ты даже не отрицаешь этого.

– Не нужно бросаться громкими словами, – раздраженно бросил Майкл. – Ты же знаешь, что я не хочу твоей смерти…

– Я уже не уверена в этом. Я тебя давно не видела. И спеси в тебе не поубавилось… Так или иначе, после моей смерти тебе будет очень больно вспоминать о том, что последние слова, сказанные мне, были словами упрека, – назидательно прошипела мать, понизив голос.

– Это не последние мои слова, – так же как и мать, тихо произнес Майкл. – Тебе будет проще забыть свое равнодушное обращение со мной, зная, что я сам был груб с тобой. Ты не будешь зря терзать себя, если будешь знать, что твой сын сам обращался с тобой грубо. Несмотря на наши ссоры, я люблю тебя, и сожалею, что я не в меру циничен, что ты больна, и что наши отношения не такие сердечные, какими они должны быть у матери с сыном.

– Ты не сделал ничего, чтобы наши отношения улучшить, – сказала Амалия. – Хотя возможность у тебя была.

– У тебя тоже она была, так что ты ничем не лучше меня.

Мать прикрыла глаза. Майкл чувствовал стыд и облегчение одновременно.

– Мне, наверное, лучше уйти, – сказала Амалия и утерла рукавом джемпера скопившиеся в уголках глаз слезы. Майкл разочарованно взглянул на мать. Необходимо вырулить конфронтацию в другое русло.

– Ты так не поняла, – с досадой произнес Майкл. Внутреннее нутро призывало его смягчить сложившуюся ситуацию. – Я всего лишь хотел, чтобы ты не сожалела обо мне, не сожалела о своих поступках, связанных со мной.

– Для этого ты мне грубил? – изумилась мать. Ее голубые глаза забегали, казалось, в поиске смысла. – Зачем?

– Своего рода, радикальная психотерапия, – ответил Майкл. – Я не хотел, что ты мучила себя угрызениями совести.

– Психотерапия, значит? – переспросила мать. – Мне ведь больно от твоих слов. Я же не хочу думать о тебе плохо.

– Главное, чтобы ты о себе не думала плохо, – сказал Майкл.

Мать посмотрела на сына, и Майклу показалось, что взгляд ее смягчился.

– Зачем тогда ты сознался в этом?

– Не знаю, – пожал плечами Майкл. – Посчитал нужным это сказать. Хотел быть до последнего честным с тобой. Политика правды.

Мать подняла брови.

– Ты что, уже ее читал?

– Нет, – ответил Майкл. – Но собираюсь. Даже купил, хотя мог прочитать онлайн. Хочу узнать, что пишет противник.

Мать слегка смутилась, но улыбнулась своему сыну.

– Ты необычный, Майкл. Сказать мне упреки и пытаться направить их на мое благо – только ты до такого мог додуматься.

– Но мы же выяснили отношения, – слегка улыбнувшись, произнес Майкл. – И ссоры как таковой не было.

– Я ведь еще не ушла, – заметила мать, и Майкл испустил грустный смешок.

Майкл встал и обнял свою мать.

– Прости… за психотерапию. Как-то не так все получилось.

– А оно всегда так, – заключила мать. Что-то непонятное было в ее словах, Майкл не мог понять что именно. – Выходит не так, как было задумано. И это не наша вина. Такова жизнь.

Амалия чмокнула сына в щеку, в которую совсем недавно влепила пощечину.

– Никому таким способом не облегчай страдания, – прошептала она.

– Надеюсь, не придется, – ответил Майкл, внезапно почувствовав жжение в горле. – Я тебя провожу.

Дойдя до парадной двери, мать обернулась и окинула взглядом скромное жилище сына. Она вздохнула.

– Не все дамы любят такое убранство, Майкл. Будешь кого сюда приводить – постарайся прибраться.

– Те, кто вытерпит мой характер, вытерпит и «убранство». Счастливо доехать, мама.

– Пока, сынок.

Майкл закрыл дверь. Взгляд его осмотрел прихожую. Мать была права; несмотря на его сегодняшнюю уборку, его жилище явно нуждается в улучшении. Обои кверху отклеились от стен, обнажая потрескавшуюся штукатурку, софа в дальнем углу полупустой гостиной совсем провисла и больше походила на гамак. «Хорошо, что Ребекка не успела здесь побыть» – подумалось Майклу. Вдруг он почувствовал, что хочет спать – последствия ночных бдений давали о себе знать. Он направился к кровати восполнять недополученный ночью сон.

«Зря я так поступил» – огорченно думал Майкл. – «Я просто полное ничтожество. Хорошо хоть выкрутился – соврал матери про психотерапию. И хорошо, что не получилось пробраться в дом – Фил получил бы возможность сделать меня уголовником, а состояние матери только ухудшилось бы».

Сознавая ужас сказанных слов, Майкл лег на кровать и закрыл глаза. «Мать права – мой цинизм до добра меня не доведет». Вдруг он кое-что вспомнил. Майкл подскочил, взял телефон и, стремясь хоть как-то облегчить свое состояние, изменил имя абонента – вместо «Амалии» написал «Мама».

Поздний субботний вечер. Дорога к ночному клубу постепенно заполнялась молодыми юношами и девушками. Это был не просто клуб – это был клуб «Ореол», одно из самых дорогих заведений Мельбурна, посещение которого прибавляло посетителям респектабельности в глазах их более бедных друзей. Несмотря на престиж «Ореола», его посещала самая разношерстная публика. Одни были модниками, чьи родители позволяли себе ежемесячный отдых на Мальдивах; другие – позерами, влезавшими в долги, чтобы потусить в самом дорогом ночном клубе города; третьи – беззастенчивыми девицами, длина их юбок не превышала уровень их интеллекта; четвертые – скромными девушками, чья скромность оканчивалась после третьего коктейля с апельсиновым ликером, благодушно предложенного либо богатым модником, либо кажущимся таковым позером. Одним из таких позеров был молодой юноша с взлохмаченными светлыми волосами, чья упругая походка за сотни метров привлекала к себе взгляды молодых тусовщиц, вызывая у них коротенькие, будто дозированные, смешки. Подобное поведение заводило юношу, он нагло им улыбался и заискивающе подмигивал. Этого юношу звали Клод Фохё.

Несмотря на внимание противоположного пола, Клод чувствовал себя удрученно по пути в ночной клуб. Очередная знакомая на ночь вряд ли пустит его к себе домой. А в свой дом Клод не мог никого пригласить – отец перестал выезжать из дома, засел у себя в комнате и все ждал каких-то грабителей. Отец полагал, что грабители очень хотели попасть внутрь, но не смогли обойти защиту дома. Из этого он сделал вывод, что грабители попытаются пробраться к нему еще раз, уже используя другие методы. В доме работала превосходная сигнализация, на входной двери стоял замок, работающий от отпечатка пальца, ночью на окна ставились выдвижные решетки. Сколько бы Клод не объяснял отцу, что улучшать охрану дальше некуда – бесполезно. Своим присутствием он только портил все планы Клода – отцу явно не понравится, что сын водит малознакомых девушек в родительский дом – особенно с учетом недавней попытки взлома. Но взломы взломами, а вечеринки по расписанию, так что Клод, по обыкновению выпросив деньги у родителей, направился в ставший давно любимым «Ореол» в центре Мельбурна.