Елена Зелейная - Крест. Или страшная сказка о любви

Иллюстратор Елена Владимировна Чучайкина

© Елена Зелейная, 2017

© Елена Владимировна Чучайкина, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-4408-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Саш, может, домой? – Юра участливо похлопал друга по плечу

– Не могу.

Саша смотрел пустым взглядом в глубину рюмки, словно там прятались ответы на все вопросы бытия.

Он осунулся от горя, щеки запали, а глаза, напротив, заняли свободное место на лице, нижние веки оттянулись черными кругами. Он давно не брился.

– Юр, прости, я тебе, наверное, уже надоел…

– Да иди ты… Какое там надоел…

– … но я не могу, – с бессильными, едва сдерживаемыми слезами в голосе пробормотал Саша.

Он дернул рыжим, в завитушках, запястьем, вскидывая рюмку, глотая водку, как воду. Даже не поморщившись.

– Юр, она такая страшная, безжизненная, и она там, дома… Я ее боюсь, – по-детски добавил он, скосив глаза на друга.

Юрий, тридцатилетний инженер, вовсе не был суеверен, но тут рука сама потянулась перекреститься. Опомнившись, он поспешно сцепил пальцы в замок.

– Санек, у тебя… галлюцинации? – спросил он, тщательно выдерживая мягкую, нейтральную интонацию.

Саша тоскливо усмехнулся:

– Да нет, скажешь тоже. Ее-то, бедняжку, чего бояться. Она уже отмучилась. Веришь: я мог бы на одной кровати с ней спать. Обнимать, только бы она не уходила…

Его лицо болезненно напряглось, всеми оставшимися невеликими силами он сдерживал себя, чтобы не забиться в банальной истерике.

– Но я же мент. Я знаю, что сейчас она валяется на полке в морге вперемежку с другими голыми телами.

– Саш… ну не надо… ну зачем об этом думать… – беспомощно попросил Юра, старательно разглядывая ворсистые коричневые квадратики на тапочках.

– Да я и не думаю. Просто, понимаешь… Нам не досталось даже последнего утешения. Мы не сможем запомнить ее прибранной и накрашенной в гробу, в нарядных кружевах, со свечкой в руках… Или свечка не нужна? – спросил он. Юра недоуменно пожал плечами, он не поспевал за ходом мыслей своего друга, который перескакивал с темы на тему с бессвязностью горячечного бреда. – Я по долгу службы не могу не знать… я же видел протокол вскрытия. А она была… на месте преступления. И на опознании. Я сам не смог, – горько уточнил он, признавая свою слабость.

Саша протянул рюмку, и Юра нехотя наполнил ее. Ненавязчиво пододвинутую банку со шпротами Саша просто не заметил.

– Юр, она такая… такая… – повторил он, снова и снова переживая самое ужасное: даже не саму смерть, но безразличное отношение к ней. Два самых родных человека. Один умер в страшных муках, второму – наплевать, лишь бы соблюсти традиции, лишь бы все было пристойно.

– Я ее боюсь. – Он помолчал, перебирая в памяти жуткие, безнадежные, бесконечные минуты и не находя себе утешения ни в одной из них.

– Она спокойна. Понимаешь, совершенно спокойна. Женщины должны плакать. Юрка, почему она не плачет? Как будто ее это не касается. Она побывала на опознании, вернулась домой и легла спать! А теперь она невозмутимо занимается организацией похорон!

– Ну, кто-то же должен этим заниматься, – заметил Юра, старательно пряча упрек. На левой тапочке восемь квадратиков. А на правой?

– Да не так же! – протестующе выкрикнул Саша, начисто забывая, что за тонкой стенкой спит Юркина жена. – Ну как можно быть настолько бесчувственной? Люди кошку хоронят – и то больше переживают. А она… – он махнул рукой, отворачиваясь, – оформляет документы, выбирает место на кладбище, – Саша замолчал, задохнувшись, представив себе маленький холмик голой земли в цветах. – Ненавижу! Ну как же так можно?

По щеке покатилась слеза и затерялась в отросшей щетине.

– Юр, я не могу идти домой, к ней, – просительно сказал он. – Она такая холодная…

– Да ладно, оставайся, – на правой тапочке квадратиков было одиннадцать. Китай, он такой Китай. – Место есть, а пару простыней найдем как-нибудь.

Как там она в пустой квартире, с мимолетным состраданием подумал он, вынимая из шкафа постельное белье.

***

День клонится к закату.

На душе мирный покой, созвучный теплому воздуху заканчивающейся весны. Все дела закончены, а свободного времени еще сколько угодно. Можно прогуляться пешком по проспекту.

Через час-другой аллея заполнится парочками всех возрастов, компаниями молодежи, стайками детей с мелками, роликами и планшетами. Сейчас проспект похож на мост, выступающий из моря городской суеты. Слева и справа несутся машины, автобусы выливают из своих дверей толпы людей и они разбегаются, как муравьи – кто сворачивает на боковые улочки, кто ныряет в приветливо распахнутые двери магазинов и офисов. Автобус поглощает новую порцию пассажиров и с довольным урчанием увозит их куда-то дальше.

Кажется, звуковые волны этой бурной деятельности городского организма разбиваются, словно прибой, не захлестывают мост-аллею, отсекаемые ажурным кованым забором и газоном со скамьями и цветущими яблонями.

Краем глаза Ксения замечала деловитое мельтешение, но не соприкасалась с ним, оставалась вовне, сама по себе.

Стройная девушка среднего роста, в голубых джинсах и рубашке, сумка с бахромой через плечо. Белые кроссовки мягко пружинят, отсчитывая шаги. От природы загорелое лицо с легким азиатским флером обрамляют совершенно черные волосы. Они струятся почти до талии, Ксения чувствует, как легкий ветерок игриво перебирает пряди. Глаза – неожиданно зеленые, а не карие – улыбаются кривым хрупким яблоням. От этого морщинка, состарившая переносицу тем темным зимним утром, почти незаметна.

Ксения идет домой, наслаждаясь прогулкой, впервые за долгое время не думая о том, что дома ее ждет серое одиночество и острые осколки разбитой семьи.

Яблони также улыбаются, асфальт послушно стелется под ногами…

А Ксения внезапно ощутила давно забытую, но оттого не менее острую тревогу.

Она никак не могла понять, откуда взялось щемящее, противно-неуловимое чувство опасности. Что-то отчаянно скреблось на дне памяти, пытаясь выбраться наружу. Что-то, давно преданное забвению, за ненадобностью. Какой-то безусловный рефлекс, побуждающий ее оглянуться в поисках открытого пространства… Едва осознаваемая мысль о стихийных бедствиях…

Вокруг сплошь высотные дома… она помнила, что высотки – это плохо. Очень плохо. Они рушатся первыми.

Беспрекословное правило: если под ногами дрожит земля – беги. Беги на открытое место. Город лежит в долине, вокруг горы. И ненадежные пятиэтажки.

Беги!

Но… здесь-то куда бежать? И от чего?

Ксения родилась в одной из южных советских республик. Дитя восьмидесятых, она недолго прожила в той стране.