Кэтрин Стоун - Ложе из роз

Улыбка окружного прокурора была загадочной и лукавой.

– Предположим, даже допустим, что наличия прецедента и целой горы улик будет недостаточно… Но ведь здесь есть ты, а уж ты-то с делом справишься.

– Жаль, что судья не разрешил журналистам снимать в зале суда… – сказала Хоуп.

– Действительно жаль. У меня такое чувство, что процесс заслуживает того, чтобы его видела вся страна и особенно те, кто утратил веру в нашу систему судопроизводства, в наше уголовное право. Все мы знаем, как трудно убедить присяжных, что имело место насилие мужа над женой. А уж если обвиняемый – коп, которого обожает целый город, и все считают, что он проявил героизм во время землетрясения… Впрочем, никто и не обещал, что дело будет легким. Я заскочила только, чтобы поздравить тебя со столь впечатляющим началом, и уж, пожалуйста, постарайся не сбавить обороты во время следующих выступлений. Но и слишком давить тоже не следует – это может привести к обратным результатам.

– Надеюсь, что этого не случится. Мне надо только как следует собраться.

Это было правдой. Ей нужно освободить мозг от всего лишнего. Но Хоуп не сказала, что мысли ее заняты вовсе не самым громким в ее карьере делом.

Как только Мерил ушла, Хоуп закрыла дверь офиса, заперла ее, и это было сигналом для всех, что она желает побыть в одиночестве, подумать и сосредоточиться.

На этот раз ей надо было сделать телефонный звонок, и звонить она собиралась по личному делу. Ей надо все знать точно. И она не может удовольствоваться коротким сообщением, которое уже не один раз прослушала ночью:

«Кассандре Винтер срочно делают нейрохирургическую операцию. Дальнейшая информация будет по мере поступления новых данных».

И наконец перед самым рассветом:

«Кассандру Винтер перевели в палату интенсивной терапии. Ее состояние продолжает оставаться чрезвычайно тяжелым».

Всю ночь Хоуп пыталась связаться с Уэствудской мемориальной больницей, но слышала лишь записанную на автоответчик просьбу, адресованную поклонникам знаменитой актрисы, верить специально подготовленным бюллетеням.

Из своей погруженной в темноту квартиры, выходящей на тихоокеанское побережье, Хоуп смотрела в ночь и чувствовала себя не лучше, чем любая из обезумевших поклонниц Кассандры, потому что не имела никаких привилегий, никакого права на дополнительную информацию.

«Если вы родственник, желающий получить сведения о больном, обращайтесь в хирургическое отделение, в палаты интенсивной терапии, линия первая…»

Хоуп последовала этому совету, и ее тотчас же соединили с хирургическим отделением.

– Чем могу вам помочь? – раздался в трубке вежливый голос.

– Меня зовут Хоуп Тесье. Я звоню, чтобы справиться о состоянии Кассандры Винтер.

Хоуп запнулась. От дальнейших вопросов ее удержал не опыт бывалого прокурора, диктовавший ей никогда не говорить больше того, что совершенно необходимо, а чувство страха. Все утро она провела в суде и надеялась, что за это время в состоянии Кэсс произошел перелом, изменение к лучшему. Но что, если…

– Должно быть, вы родственница Чейза Тесье?

– Он мой брат, – пробормотала Хоуп в полной растерянности. – Он там?

– Да. Он рядом и только что закончил разговор с нейрохирургом, так что осведомлен больше, чем мы все. Мистер Тесье! Звонит ваша сестра.

Трубка замолчала, и в этой тишине Хоуп почувствовала эхо боли своего брата.

Затем раздался голос:

– Привет, Хоуп.

– Привет, – тихо отозвалась она.

Перед этим Хоуп долго боролась с собой, не зная, звонить ли ему в Париж по поводу несчастья, но, должно быть, Чейз сам каким-то образом узнал обо всем.

– Вот такие дела.

– Как она?

Умирает.

Он не мог выговорить это слово, но доктор сказал ему именно об этом, – настолько мягко, насколько сумел. Ее шансы были ничтожны, даже самое современное лечение не обещало успеха.

– Чейз, я слышала, что у нее произошло крово… кровоизлияние в мозг.

– Так и есть. Там был тромб, и они его удалили. Но потом развилось какое-то редко встречающееся осложнение, которое они называют злокачественным отеком… – В голосе брата Хоуп расслышала ярость на самого себя за то, что он не сумел защитить Кэсс от этого несчастья, от этого подлого и жестокого нападения.

– Если доктора знают, что это, они должны знать, как лечить.

– Они пытаются, Хоуп.

– А что они делают сейчас? – Хоуп продолжала допытываться, более взволнованная отчаянием брата, чем медицинской стороной дела. Ни разу за последние несколько лет он не произнес имени Кассандры. – Как они ее лечат?

Чудовищно. Варварски.

Эти слова не были произнесены Чейзом Тесье. Они, словно жгучая кислота, разъедали ему сердце, в то время как он с удивительным для него самого спокойствием выслушал все, что врачи решились ему объяснить.

– Они удалили кость, верхнюю часть черепа. Это для того, чтобы уменьшить давление. Теперь следят за ее дыханием, стараются снизить уровень углекислого газа в крови. Еще они дают ей лекарства. Включая барбитураты в огромных количествах. В огромных.

Сверхдозы.

Это слово значило для Чейза столько же, сколько и сама его жизнь. Впрочем, у него возникло ощущение, что его жизнь теперь искромсана на лохмотья. Прошлое представлялось ему полосками – некоторые из них были яркими, сверкающими, некоторые серыми и мрачными.

– Надеюсь, они знают, что делают…

– Да, персонал здесь отличный. Хорошая команда.

Хоуп почувствовала, что он не все ей сказал. Было что-то худшее.

– Но…

Но они охладили ее тело. Они ее заморозили.

Конечно, ему было ясно, что, понизив температуру тела, они замедлили обмен веществ. Эти манипуляции со снижением уровня углекислоты и сверхдозами барбитуратов уменьшили потребности ее пострадавшего мозга.

Теперь Кассандра не будет дрожать, как бы холодно ни было вокруг нее. Этот основной рефлекс, вызывающий повышение температуры тела, был заблокирован многочисленными лекарствами, которые ей вводили.

Но Чейз-то знал, как она боялась холода, как она его ненавидела.

– Ничего, Хоуп. Она очень слаба, правда, но это все, что я могу тебе сказать.

– Элинор с тобой? Или Джейн?

– Нет. Речь сейчас не обо мне, речь о Кэсс.

О Кэсси и о Роберте – человеке, которого она любит.

Актер был теперь возле ее постели, он прикасался к ней, шептал нежные слова, умолял ее очнуться, вернуться к жизни и к их любви. Чейз разрешил ему быть рядом с ней. Как он мог не разрешить? Роберт Форест был ее возлюбленным; именно он спас ее – по крайней мере дал ей шанс на спасение.

– Ладно, – сказал Хоуп. – Я тоже хочу быть там. Приеду часов в восемь завтра вечером.

– Разве дело «Народ штата Калифорния против насильника-полицейского» открывается не сегодня?