Вера Колочкова - ...и мать их Софья

С этими мыслями Эля быстренько собралась, вышла на улицу, набрала номер из телефона-автомата. Ей ответил хрипловатый девчачий голосок, сообщивший, что Мишель нет, мама уехала уже давно, а дома одной страшно и что даже Лизки с тетей Надей дома нет...

– А вы, тетя, кто?

– Я? Я Эля... Мы с Мишей в одной группе учимся...

– А вы крестьянка?

Эля растерялась. Почему она крестьянка? Ну да, наверное, крестьянка. Она ж в город действительно из деревни приехала, значит – крестьянка...

– Ты ведь Маша, да? А ты не знаешь, Маша, Мишель когда придет?

– Нет, не знаю... Я ж говорю, уже давно никого дома нет! Я одна, и мне страшно! Отведите меня к папе, пожалуйста!

– А его нет, он уехал...

– Ну так я его подожду у вас! Можно? Ну пожалуйста, мне страшно одной! Я к папе хочу!

– Машенька, тебя же потеряют!

– А никого не будет еще долго, все уехали...

Эля растерялась. Как это – уехали? И правда, Мишки в институте не было ни вчера, ни позавчера, а ведь у них были консультации... Когда она ее последний раз видела? Ну да, третьего дня, когда привела ее на бульвар на встречу с Игорем...

– Ну хорошо, Машенька... А ты сможешь записку написать, чтоб тебя не потеряли?

– Да, я напишу, я умею печатными буквами! Нас в садике учили!

– Я сейчас подъеду, позвоню тебе. Там около вашего подъезда автомат есть, я видела. А ты дверь закрыть сумеешь?

– А у нас захлопывается! А ключи у мамы есть. И у Миши, и у Саши...

Эля положила трубку, быстро пошла в сторону автобусной остановки. Ребенок там один! Кто его знает, что могло случиться? Пусть у нее пока побудет... И Игорь как назло в отъезде! Все-таки зря она пожмотилась на сотовый телефон, надо было купить!

Она довольно быстро добралась до бывшего Игорева дома. У подъезда стояла девчушка в синем комбинезоне, в розовой шапке, из-под которой выглядывали яркие рыжие кудри, внимательно рассматривала прохожих.

– Ты Эля? – спросила ее девчонка.

– А ты Маша, да? Ну поедем, Маша, домой. Обедать будем... Ты борщ любишь?

Она вышла от Майи уже затемно. Время пролетело совершенно незаметно. Пока Соня ходила в магазин и аптеку, варила крепкий бульон и овсяную кашу, Майя спала, свернувшись калачиком под своим клетчатым пледом. Соседками Майи оказались милые интеллигентные старушки, которые, пока Соня готовила на кухне еду, с удовольствием отвечали на ее вопросы, рассказывали историю их необыкновенного старинного дома – бывшего особняка богатого мецената, варили для нее каким-то особенным способом кофе, очень крепкий и сладкий, на два голоса расхваливали Майю, «нашу изумительно талантливую, умную, спокойную, рассудительную девочку». Узнав, что Соня – Сашкина мать, удостоили похвалы и ее, потому что «у такой замечательной девочки может быть только замечательная мама». «Вот уж действительно, нет пророка в своем отечестве... – думала Соня, слушая, как хвалят старушки Сашку. – А приятно, черт возьми...»

Потом она кормила Майю бульоном и кашей, они снова пили кофе и говорили, говорили... Соне было почему-то очень хорошо здесь, в этой старинной коммуналке, исчезла тяжелая, как гранитная плита, тревожность последних дней, успокоилась и мучительная внутренняя дрожь. На душе было светло и чисто, как в церкви. И надо было давно по всем правилам приличия встать и уйти, но так не хотелось!

Уже стоя на остановке автобуса, она вспомнила, что так и не позвонила домой, не узнала, как там хозяйничает ее бедный простуженный ребенок, и обругала себя последними словами. Неужели в самом деле Майя права, и она не умеет любить своих детей? Вон идет ее автобус, она сейчас сядет к окошечку и посидит, подумает...

Да, пожалуй, Майя права, да и Сашка права. У Мишки всегда загнанные испуганные глаза, но это, наверное, от ее девичьих комплексов, она девочка некрасивая, крупная, всегда сутулится... Сашка вообще с рождения агрессивная, ей не любовь нужна, а сплошные ссоры и скандалы. Машка же просто общительная очень, хоть и маленькая еще, и ей интереснее с Лизкой, чем с матерью. Хотя если б она общалась с Лизкой не в Надиной квартире, а в Сониной, она б это общение, наверное, быстренько прекратила...

А сама она, Соня, разве долюбленный ребенок? Отец умер рано, она еще совсем маленькой была. От мамы она просто сбежала после школы, поступив в институт. Именно сбежала, потому что мама после смерти отца стала слишком претендовать на общение, слишком желала дочерней близости, участия, не оставляя ей ни минуты для самой себя. А иногда и просто требовала от нее конкретных проявлений любви, не столько ради самой этой любви, сколько для поселкового общественного мнения. «Соня, я прошу тебя, сходи сегодня со мной в кино! И держи под руку, и улыбайся мне, чтобы люди видели! Только надень что-нибудь новое, ради Бога, а не эти старые джинсы! Еще подумают, что я тебя плохо одеваю...» Может, она и уехала тогда от этой маминой любви-показухи? Не нужен ей был никакой институт, душа оставалась там, на окраине поселка, среди тишины, ветра, берез и огромной отцовской библиотеки. Уехала в город, спасаясь бегством, как загнанный заяц, подальше от матери, чтоб уже ни за что и никогда не вернуться. Остаться на любых условиях, хоть за что-нибудь зацепившись. За замужество, например. И на маминых похоронах она совсем не плакала. Могла навзрыд плакать над книжкой, а на похоронах – нет... Не любила она маму, чего уж греха таить, но детей своих она любит, любит! Как она переживала за Мишку, когда та поступала в институт! Конкурс был бешеным, и наняли репетитора, и платили ему огромные для семьи деньги. А сколько ее нервных клеток унесли Сашкины капризы? Девчонка же ни в чем отказа не знает, все получает по первому требованию! А ее последняя выдумка со стриптизом чего стоит? Нет, нельзя ее упрекнуть в нелюбви к детям! Да и вообще, что еще за «любишь – не любишь», когда им скоро есть нечего будет? Какие такие нежности при нашей-то бедности? А может, ей это самое умение любить природой не дано? А против природы не попрешь! И вообще, уважаемая моя Майя, ты не психоаналитик, который может рассматривать в микроскоп самые тонкие движения души, принадлежащие по праву только мне одной, и пытаться определить там, как в крови и моче, качество составляющих частиц, чтоб потом судить, какая ты есть, и обязательно приклеить какой-нибудь ярлык... Детей, видишь ли, я не люблю! Обойдусь и без твоего психоанализа! Сама разберусь, не дура...

От поднявшего голову раздражения в душе началась настоящая сумятица. Чем ближе Соня подъезжала к дому, тем больше возрастала совсем было утихшая в Майином доме тревожная внутренняя дрожь. Ситуация снова наплывала на нее, теперь уже более объемно, вместе с Майиными обвинениями и собственными страхами.

Квартира встретила ее темной прихожей, неуютной тревожной тишиной. Было слышно, как из крана на кухне капает вода, как от сквозняка запели свою песенку колокольчики «музыки ветра». Соня на цыпочках прошла в девчачью комнату, тихо открыла дверь. Машки не было. Странно. Сегодня же суббота, а Надя с Лизкой только в воскресенье должны приехать... Она долго и безрезультатно нажимала на кнопку звонка у Надиной квартиры, потом медленно вернулась домой. «Наверное, с Мишкой в магазин ушли», – решила Соня, заглянув в пустой холодильник. Она вдруг почувствовала, наверное, впервые в своей жизни, как ей плохо одной. Дом не принимал ее, словно она была чужая. Словно случайная гостья, оставленная вышедшими на минуту хозяевами.