Вера и Марина Воробей - Журавль в небе

– И к кому же они приходили, твои письма? – все более поражалась Наумлинская.

– Да ко мне же и возвращались все, – ответила Евгения Павловна, и Ире послышалась в ее голосе то ли затаенная грусть, то ли обида. – Адрес назначения перечеркнут, а сверху написано: «По указанному адресу данный адресат не проживает». Вот так-то…

– Ну ты не расстраивайся, мам…

А когда Евгения Павловна узнала, что два концерта подряд отменили, она робко предложила:

– Может, вернешься? Вряд ли твой Рэм за три дня выздоровеет…

– Нет, мам, – решительно возразила Ира. – Он обещал.

– Кому? – удивилась Евгения Павловна.

– Поклонникам своим, ну, на сайте…

– Понятно, – вздохнула мама и больше не пыталась отговорить дочь.

В тот день они проснулись рано. Кити с Наумлинской отправились на кухню готовить завтрак. Ежик, Марго и Кристи занялись уборкой квартиры, а Ангел и Хельга уселись за компьютер, проверить, нет ли каких-нибудь новостей.

Наумлинская как раз дочищала последнюю картофелину, когда на кухню вбежала раскрасневшаяся, вся какая-то всклоченная, со съехавшими набок очками Хельга.

– Будет! Будет концерт! – заорала она не своим голосом, проигнорировав недоуменно обернувшихся на нее тетку в вылинявшем халате и мужика с испитым лицом.

То были соседи Ангела. Тетка с перепугу выронила из рук половник. Ударившись о кафельный пол, тот протяжно звякнул, и этот звук отозвался в душе Наумлинской необъяснимой, смутной тревогой. Позже, размышляя о времени, проведенном в Питере, Ира поняла, что в этот момент ей вспомнился тот ее сон, а именно эпизод, когда разбилась банка с рыбками…

– С чего ты взяла? – вытерла руки о фартук Кити. Она заранее знала ответ, но все еще боялась поверить, боялась открыто выразить свою радость.

Наумлинская в немом ожидании уставилась на Хельгу.

– Все железно! – радостно провозгласила та. – Объявление висит на официальном сайте! Рэм уже в Питере!

Обстановка «Скороварки» чем-то напомнила Наумлинской клуб «Провокация». Наверное, уютным запустением, как выразился бы Надыкто. Правда, столиков оказалось тут чуть ли не в два раза больше, да и торшеров никаких со старыми шкафами не было. В общем, все довольно скромно, без всякого выпендрежа – обычные деревянные столы, стулья, у стены стойка бара и небольшое возвышение, служившее сценой…

На этот раз девушкам повезло. Им удалось сдвинуть два столика, расположенных у самого подиума. То есть вероятность того, что Рэм не увидит Наумлинскую, исключалась.

Вот чуть поугас свет в зале, на подиуме вспыхнул прожектор. Кто-то пронзительно засвистел. Вышли музыканты. Вероятно, инструменты они настроили заранее, потому что, едва усевшись, начали играть. Минута томительного, почти невыносимого ожидания… Другая… И вот наконец на сцену выбежал – именно выбежал почему-то, а не вышел – Рэм.

В первую секунду, когда Наумлинская услышала знакомый до боли текст, ей показалось, что это сон… Нет, просто не может быть такого, чтобы вот так, слово в слово… А между тем Рэм, сжимая в руках микрофон с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели, продолжал своим особенным, с легкой хрипотцой голосом:

– …Какие-то скалы, море, магазинчик, вернее скобяная лавка, люди, одетые в сюртуки, шляпы, с тросточками в руках, а на женщинах – пышные платья и шляпы с полями… Сейчас в таких никто не ходит. В общем, то ли конец позапрошлого века, то ли начало прошлого, я имею в виду двадцатый… На скалах рыба лежит распластанная… Много рыбы. Так много я еще никогда не видел. Во сне меня это нисколько не удивило даже. Я сразу понял почему-то, что так и должно быть – рыба, разложенная на скалах, она сушится. И все это, я точно потом вспомнил, называлось Сегельфосс. Так называлось место, в которое я попал во сне. И будто бы я не со стороны наблюдаю за жизнью этого местечка, а нахожусь как бы внутри… Ну, живу там. И знаю, что я – рабочий. Мои одежда, и руки, и волосы почему-то в муке, кое-где налипли куски высохшего теста… Я отряхиваюсь, поднимаю голову к небу и вижу верхушки сосен, опускаю голову и замечаю у ног своих огромный мешок. Я понимаю, что должен отнести его в амбар. Знаю точно, что в мешке мука и это моя работа – таскать мешки с мукомольни в амбар, потому что я работаю на мукомольне и зовут меня Уле Юхан. Вы можете себе представить такое? Уле Юхан из Сегельфосса! И так четко появилось перед глазами это имя, что в какой-то миг мне стало не по себе. Попытался вспомнить, может, фильм какой-нибудь смотрел накануне или книжку читал… Но нет, ничего похожего в обозримом прошлом мне на глаза точно не попадалось…

Сердце Наумлинской билось тяжело, с какой-то даже болью, словно ему стало вдруг нестерпимо тесно в груди. Сердце рвалось наружу. «Ну, ничего, – успокаивала себя девушка. – Что тут особенного? Конечно, так и должно быть… Наверное, Рэм увидел меня еще из-за кулис, поэтому и решил начать с «Марианы»… А в том, что он слово в слово повторяет тот самый текст, тоже нет ничего странного… У Рэма было достаточно времени, чтобы его выучить…»

С замиранием сердца, боясь лишний раз сделать глубокий вздох, ждала она того момента, когда он посмотрит на нее и скажет: «Мариана!» Голова начала кружиться, Наумлинскую слегка подташнивало, в ушах появился какой-то противный, на одной ноте звон… Сейчас Рэм скажет про картинки, которые, словно в калейдоскопе, с бешеной скоростью закружились в его голове, как потом они тормознули и как он увидел лицо девушки. Потом Рэм начнет описывать черты лица Наумлинской…

—…И я увидел лицо девушки. У нее были рыжие, очень коротко остриженные волосы, зеленые глаза…

Наумлинской показалось, что она ослышалась. Ведь Рэм должен был сказать: прямые черные волосы, темные глаза…

– Их взгляд был насмешливым. Не высокомерным, а именно насмешливым. Он будто бы говорил: «Не пугайся, малыш. Все будет хорошо». Розовые губы, нежная кожа…

«Нет, неправда! – хотела выкрикнуть Наумлинская. – Чуть раскосые глаза и широкие скулы! А кожа смуглая! У меня смуглая кожа!»

– Сейчас вы, может, поймете, почему у меня при этих словах бегут по коже мурашки… Та девушка, которую я видел во сне – кстати, ее звали Мариана, я это как-то без слов понял, – была как две капли воды похожа на одну из девушек, сидящих в этом зале.

И тут Наумлинская, которая в этот момент всем существом своим подалась вперед и даже привстала со стула, поймала взгляд Рэма… Да, он смотрел в ее сторону, сюда смотрел, на их столик, но только не на нее… Рэм смотрел на Кити. А та сидела обомлев, будто пригвожденная к своему стулу, и боялась пошевелиться. Ее и без того бледная, как у всех рыжеволосых, кожа имела теперь мертвенный оттенок, будто вся кровь ушла куда-то, взгляд зеленых глаз казался неживым, словно потухшим…