Паскаль Лене - Последняя любовь Казановы

По дороге из Теплице или Карлсбада, которые время от времени она посещала, околпачивая за местными игорными столами все новых простаков, божественная Ева иногда останавливалась в Дуксе, чтобы поприветствовать Казанову, которого всегда считала великим ловкачем. Она выражала ему свое восхищение, вызывая при этом у шевалье приятные вздохи, и Джакомо выражал ей в ответ свое самое искреннее почтение. Таким образом, всем женщинам, начиная с Тонки, простенькой дочери садовника, и заканчивая Евой, согласной не более и не менее, чем на роль матери второго Сына Божия, Казанова не уставал доказывать, насколько верит в их божественную природу. Настоящий мудрец, он умел увидеть в одном и том же создании и ангела, и чудовище. Замечательно то, что у него ничуть не вызывал отвращения тот факт, что чудовище порой преобладало, а ангел, как правило, был изрядно потасканным.

С первого мгновения мадам де Фонсколомб прониклась неким дружеским чувством к этой необыкновенной женщине, способной при помощи своего нежного, чарующего голоса заставить говорить даже мертвого. Ева сама представилась обществу, назвавшись искательницей приключений, и ничуть не скрывала, что совершенно не прочь при случае одурачить какого-нибудь оказавшегося поблизости простофилю. Такой открытый цинизм делал ее еще привлекательней, к тому же мадам де Фонсколомб принадлежала к тому времени и обществу, когда разного рода шарлатаны принимались с восторгом теми, кого они же и обманывали, при условии, чтобы все проделывалось умело и изящно. Ныне этот слой общества вымирал – слишком часто принадлежавшие к нему люди бросали свои привилегии на игорные столы. Добро и зло, польза и тщета, правда и ложь различались для них по единственному признаку: избавляют ли они от сиюминутной скуки.

Что же касается Полины, то она, напротив, сразу стала выказывать крайнюю враждебность сведущей в каббалистике красавице, Она не понимала, как можно было ощущать хотя бы малейшую приязнь к существу, фальшивость которого казалась ей очевидной с первого взгляда. Весь вид молодой девушки выражал непримиримую враждебность. Полина не смотрела в сторону находившейся рядом Евы и не отвечала, когда та заговаривала с ней. Не выдержав, мадам де Фонсколомб сделала своей камеристке замечание, на что Полина резко ответила:

– Эта мошенница умеет только одурманивать мозги своими пустыми суевериями, ставшими ее ремеслом. Красота, которая заставляет людей верить ее словам, является для них страшным ядом.

– Насколько я знаю, этот яд еще никого не убил, хотя обычно и вызывает весьма приятное опьянение. Наш дорогой Сейналь когда-то попробовал его и, похоже, не прочь отведать еще.

– Тогда бедняга будет первым, кого эта кудесница здесь одурачит.

– По-видимому, он именно этого и дожидается и не боится потерять при этом ни жизнь, ни время.

Мадам де Фонсколомб была крайне недовольна, что Полина пренебрегает Джакомо лишь потому, что он в нее влюблен. Она понимала, что посещение замка очаровательной колдуньей говорит о том, что между ней и библиотекарем существует любовная связь, и видела, что это вызывает досаду у надменной камеристки.

– Этот человек до смешного занят своей персоной, – вновь заговорила Полина, – он готов увлечься даже самым уродливым или глупым созданием, лишь бы любоваться, как в зеркале, собственным отражением в ее глазах. Как не презирать такую нелепую личность?

– Это всего лишь игра, мое бедное дитя, но, насколько Я нижу, вы совершенно неспособны понять ее правила.

– И к тому же не стремлюсь.

– Ваша Революция и все эти ваши санкюлоты сами себя уничтожат из-за своей чрезмерной серьезности.

– И в самом деле, нет ничего более серьезного, чем понятие свободы, мадам, и я буду бороться за нее до самого последнего вздоха.

– Не стоит ради этого умирать, дорогая Полина. Серьезность, о которой вы говорите, заклятый враг свободы, ибо она ведет к фанатизму.

И далее старая дама пояснила, что «здравый смысл», на который Полина ссылается как на единственное божество, не приносит ничего, кроме распространения нетерпимости, ненависти и пролития невинной крови. Она сама, Жанна-Мари де Фонсколомб, в течение пяти лет вынуждена скитаться по дорогам Европы и уже отчаялась когда-нибудь увидеть свою родину лишь по той причине, что появилась на свет богатой и имеет благородное происхождение.

– Просто дикая нелепость, что вы провозглашаете себя наследниками идей Вольтера и Философов, [9]– добавила она. – Слава Богу, они уже умерли и ничего о вас не знают.

– Наоборот, они бы одобрили то, что мы делаем.

– Никогда бы не стали они этого приветствовать, и вы бы отправили их на гильотину, как и положено отцеубийцам.

Еще минуту молодая женщина и ее госпожа спорили примерно в том же духе, но в китайский кабинет, где они находились, вошел Казанова, и им пришлось на мгновение прерваться. Полина бросила в сторону Джакомо взгляд, который, кажется, безо всякой гильотины мог отправить его голову в корзинку какого-нибудь Сансона. [10]Однако мадам де Фонсколомб настолько увлекла борьба мнений, что ей не терпелось продолжить разговор:

– Знаете, шевалье, Полина только и мечтает о том, чтобы устроить вам встречу с вашей подружкой-каббалисткой в одной из повозок гражданина Фуке-Тинвилля. [11]

– Думаю, мы сможем встречаться и без помощи этого господина, – в том же тоне ответил шевалье. – К тому же мне совсем не сложно подыскать более подходящее для беседы место.

И Джакомо сопроводил свою речь дружелюбным взглядом в сторону старой дамы, в лице которой постоянно находил верного союзника. Следом за ним показалась та, что стала причиной всех разногласий в замке, как, впрочем, и в любом другом месте, где бы она ни появлялась. Казанова пошел ей навстречу и с преувеличенной нежностью поцеловал красавице руку. После чего она опустилась на сиденье с изяществом, создающим впечатление, будто ее тело создано из той же легкой и прозрачной материи, что и туника весталки.

В искусстве обмана Ева и Джакомо были как брат и сестра: они понимали друг друга с полуслова и мысли их следовали самым естественным образом по одному и тому же руслу. Им даже не было необходимости говорить между собой вслух. Мадам де Фонсколомб была совершенно права, предполагая, что в свое время они были любовниками и, возможно, оставались ими и по сей день. У Полины, без сомнения, были те же соображения, и, несмотря на то что она с радостным нетерпением ожидала капитана де Дроги, который должен был явиться через час, взаимопонимание, подмеченное ею между Казановой и прекрасной авантюристкой, вызывало у нее ярость. Правда, ни мадам де Фонсколомб, ни ее камеристка не могли предположить, что эти двое могут спать вместе так же естественно и испытывать при этом так же мало страсти, как двое случайных путешественников, вынужденных силой обстоятельств делить постель в какой-нибудь гостинице. Если так можно выразиться, они были любовниками из удобства. Они предавались наслаждениям тем более редко, что получали настоящую радость уже от обоюдного знания дела и от общей любви к удовольствиям. Они могли расстаться легко и навсегда, не боясь того, что могут никогда не повстречаться снова. Каждый из них забыл бы другого и, таким образом, как бы остался ему навеки верен. Но если они все же встречались, понимание между ними мгновенно восстанавливалось, а преданность друг другу проявляла себя в первую же ночь после разлуки. Они так хорошо знали друг друга, что в огне наслаждений ощущали себя однополыми.